Включается реальность номер два:
Несколько человек пьянствуют в крохотной гостиной. На ковре — горка розоватой соли, — и они уверены, что соль сделает красное вино не столь очевидным, несмотря на множащуюся очевидность обратного. Что она выведет пятна. Кто-то втихаря вытирает глаза рукавом. Они расставляют предметы, похожие на маленькие пластиковые коробочки из-под плавленого сыра, на причудливую поверхность, напоминающую карту звездного неба.
— Ты в норме? — говорит один. — Что-то ты побледнела.
Построение в красном свете светофора в итоге рушится. Она беспомощно кивает: — Ага, нормально, ну… сам понимаешь.
Они склоняются над ней, начинают понимать, в чем дело, выражают озабоченность и некоторое осуждение.
— Может, портера?
Сблевавшего сквотера.
Я хихикаю.
Уноситься вспять, противостоять натиску отборных дивизий паранойи, защищая городские укрепления, жители отступают… Боже, я собирался выпить портера и сыграть «Trivial Pursuit»! Поговорить о двух тысячах сдавшихся в плен…
Кто-то, это Тэд, кладет мне в руку косяк, а руку — мне на плечо.
— Ну что, сыграем гениальную версию?
Мое согласие выражается благодарной улыбкой и чем-то средним между движением руки, вздохом и пожатием плечами.
Реальность номер два. Головы трясутся, ноющие лица льстят:
— Это иллюзорные вещи. Ты же помнишь, что действие стимуляторов слабеет и становится странным, а действие «тормозилова» просто становится странным. Глядя на то, как мы медленно превращаемся в карикатуры на наши собственные, казалось бы, освобожденные «я», мы говорим — баста. Лучше портер и «Trivial Pursuit». Лучше что угодно, чем вечное стремление к тому серому водоему, отделяющему нас всех друг от друга, полного коварных течений, которые уводят все глубже, глубже и глубже.
11.57 пополудни
Двадцать семь горящих свечных иголок сливаются на масляной поверхности виски в стаканах. Руки Кевин прекращают вечное описание неописуемого — одна покоится на торчащем бедре, другая поднимает подарок вверх для осмотра. Рич говорит: — Что ж, спасибо! — и опрокидывает в себя стакан чистого виски. Свет вспыхивает у него на языке и исчезает в горле. Лара и Джош прекращают хихикать и таращатся на серебряный поднос, похожий на летающую тарелку.
— Виски. Выпей.
— А, да. — Джош оборачивается к Ларе. — Это виски, выпей его.
Ее лицо просветлело: — Ага! Ну, давай, что ли, выпьем.
Стакан с «Джеймсонсом» обходит всех, а вместе с ним — сообщение о том, что время пришло. Сообщение достигает сидящего на колонках Кэла — тяжелые пульсации постепенно мутируют — невероятным образом — в такую простенькую штуковину типа «струнный оркестр и примадонна». Вспыхивающие в наших головах огоньки заполняют комнату. В затянувшееся последнее мгновение мы обретаем покой.
11.59 пополудни
Алекс проникает взглядом сквозь ширму черных, как смоль, волос. Он в курсе. Карен в последний раз облизывает губы Тэда. Она готова. Рэндалл вытирает пот со своих безумных глаз, будто о чем-то умоляя. Наклоняется вперед, втягивает шею, ладони разжаты, голова опущена на голую грудь. Губы с минуту ласкают кольца в соске, потом он возвращается.
По комнате змеятся струи энергии, а мы готовимся к постижению. Числа множатся, и мы чувствуем, что время пришло, заполняя пустые пространства комнат, до тех пор, пока пустых пространств не остается, а остается лишь предвкушающая сладострастие плоть.
Дверь дома распахивается, открывая удивительно знакомое зрелище девяти людям, которые в первый момент не решаются войти. У одной из пришельцев, у женщины в рыжем комбинезоне, на руках ребенок. Капля дождя падают ей на челку, ее глаза говорят:
— Пора
По всему городу, мы замираем, по-прежнему потягивая портер с долькой лайма, и на секунду поднимаем головы в уверенности, что слышали нечто вроде призыва к оружию.
11.59:59 вечера.
Я снимаю палец с кнопки «пауза».
Пол де Филиппо
Говорила мне мама, не ходи
— Ты что, еще не кайфуешь, Лорен?
Я медленно поднял голову. Такое ощущение, будто она чужая. Какого-нибудь садомазохиста, который набил ее песком, использовал язык вместо половика, глазницы — вместо ванночек для реактивов, после чего выставил ее под холодный осенний дождь.
Надо мной возвышалась Энн Мари, хозяйка дома, со стаканом в руке. Море спиртного, поглощенное минувшей ночью, почти не убавило ее неиссякаемого жизнелюбия.
— А что, разве я похож на человека, который «уже кайфует», Энн Мари?