Что случилось со мной, что во мне изменилось, и само изменение – это причина или результат? Я не знаю… Физически, медицински – все та же, и пусть ничего не было в реальной жизни, но… могу больше теперь. И это уже не я, а гораздо больше, будто часть кого-то еще живет во мне – его часть… И тот образ, явившийся ночью – ненормальный, в черном костюме – на самом деле не он, а моя собственная воплощенная душа. Это она, неприкаянная, сходила с ума, как человек, себя потерявший… Вот что означает «he is my soul». Хотелось жить не в себе, а чьей-то другой силой – и хоть не чужим замыслом, но полным объединением душ и судеб перед богом и хаосом. Я сразу сказала, что он – мой муж, сразу выложила мечту как результат. И кто-то из нас двоих буквально потащил меня через себя. Проще целый мир пересечь в поисках счастья, чем собственное кровное несчастье отпустить, отвернуться от него, забыть, что столько положительного успела в нем найти – и никогда не сожалеть, не выдумывать второй возможной жизни…
Когда в ногах заболел первый нерв, я поняла, что ЭТО сделалось ко мне ближе, чем раньше – и, как в сказке, я ненависть свою говорила три дня. Где-то внутри меня, в мозговом, нервном или подсознательном центре сидел высоконравственный, но злой консерватор. Именно он сделал злым ЭТОТ инстинкт. Он все время кусался, а у меня была кровь. Я ей заливала подвалы, которые описывала в романах, глаза моих героев, их руки… Они все стали живодерами, оттого что я – жертвой… Потом потерялась любовь. Я попыталась представить ЭТО – и поняла, что оно мерзко и противно до тошноты и судорог. Как страшный сон в страшную ночь! Не успел страх захолодить кровь, как слепая ярость тут же бросилась в вены, восставая в каждой клетке. Злое возмущение отдавалось в голову, и все, что оставалось живого, готово было жить, только чтобы бороться до смерти, будто с последней холерой. Я бы сбежала из постели – сбежала от моего Ноэля, затравленная собственным ужасом. Хлеставшее тогда отрицание на многое было способно. Я отважилась бы лечь под нож и вырезать половину себя, лишь бы ничто не напоминало, что ЭТО может случиться со мной. Мне снились во сне маленькие дети в пробирках, плачущие оттого, что никогда не смогут родиться. Чудилось лицо девочки, которая взрослым голосом повторяла: «Не надо, мама!» Я лишь на секунду сдержала слезы, чтобы рассмотреть ее светлые глаза, а потом прошептала в пустоту:
– Ненавижу! Ты злая дочь. Ты не мое, а чужое. Я не позволю тебе играть в мои игрушки. Я и знать тебя не хочу. Я скажу маме, чтобы она унесла тебя и выбросила.
Я долго хотела изуродовать себя…, а потом ударилась в учебу, с головой ушла в науку. Это стало моей жизнью – жизнью без всего: у меня были книги – но не о том, тетради – да не те, а больше ничего и не было. Я словно врастала в гранит, строя свою легенду, карьеру и преждевременный конец. От духовной ограниченности, умственной истощенности, принудительной и однонаправленной эмоциональности рождались на свет лишь вредные стихи. Мне пришлось переделать собственную гениальность – и разрывать память формулами, а не сердце – чувствами. Мой Олимп стал глуп, он смешался, переместился и сделался похож на стереометрический конус; я разбирала его по сечениям, по проекциям…, только сути дела так и не поняла. Мне нужно было утвердиться в обществе – вот я и утвердилась! И пусть в глазах других я стала другой – не замкнутой, а серьезной, не задумчивой, а сосредоточенной – но для себя я не изменилась так, как впадают в недостойную, апатичную жизнь с метлой в руках. Как можно было позволить, чтобы из меня ничего не вышло! Я уткнулась в свою злато-серебряную цель, как в стену – а еще лучше, как в потолок желаний. И разбилась об него! Ничего дальше не было, ни единого поползновения…, только самоубийство, как крик – ИЗ ОКНА И ВНИЗ! Полет с подрезанными дикими крыльями… Этот образ, как новый лирический герой, требовал отдельного романа без эпилога и с многоточием. Он был спонтанно придуман, но логически запланирован. Однажды я уже не позволила быту обесцветить свое существование, вступив на тернии – и теперь у внешней неудачи не было права привести меня к внутренней слабости. Это была идея, то, на что надо было еще решиться, это родилась первая за последние годы искренняя духовная страсть. Серебряная медаль – пусть неудача, но проигрыш триумфальный, золотая – достояние, оставленное после себя, на самом деле представляли градацию одного и того же. Две противоположные причины одного запланированного результата – на земле. В вечности же существовало две ценности – самоубийство и сумасшествие, идея величия и идея скрытого подсознательного. Так было – и так должно было быть и сбыться. Но меня лишили моей смерти, вырвали ее из рук и из сердца – так дают жизнь или уже… бессмертие?