— В телевизоре пусть о них думают, — хохотала в ответ Ленка.
Ножницы сверкали острыми кончиками, вытаскивая нитку, подсекали, обрезая. Тыкались в шов, выковыривая еще один красненький хвостик.
— Лена… — мама вошла в комнату, поправляя на голове туго закрученные железки-бигуди, — ты вообще долго собралась дуться? Я не понимаю, со всех сторон виновата, да еще надуваешь губы!
— Мам, я не дуюсь, — Ленка опустила голову, тыкая ножницами в шов.
— Божжже мой! — Алла Дмитриевна заходила по комнате, туже стягивая поясок халата, — ты совершенно не жалеешь моих нервов! Скоро этот дурацкий Новый год, у меня платье в ателье, я не знаю, успеют ли, и денег снова буквально под расчет, да еще бабка собралась приехать, а если приедет Светочка, и может быть с подружкой. И эта еще… Екатерина…
Последнее слово она проговорила с такой тоской, будто Екатерина, папина двоюродная сестра, уже стояла на пороге и держала в руках веревку, чтоб мама повесилась.
— Ну, кто ее звал? Кто? И ведь не одна приедет. С детьми! Тоже мне — дети, обоим барышням уже за двадцать. И где, я тебя спрашиваю, где мы все разместимся? Каникулы! Мало мне с тобой горя…
Ленка аккуратно положила джинсы рядом на диван.
— Угу. Тоже мне — горе.
Алла Дмитриевна опустила воздетые к бигуди руки и потрясенно уставилась на дочь.
— Ты мне грубишь? Лена!
— Да нет же! Я хочу сказать, что бывает горе — настоящее. А не вот это вот, где взять раскладушку для теть Кати. Ну, приедут, мам. Потом уедут. Да и черт с ними, погуляют неделю тут. Тоже мне…
— И это моя дочь!
Руки снова метнулись к потолку, по дороге пощупав звякнувшие железочки.
Ленка встала, подхватывая синие жесткие штанины. Под причитания мамы ушла к окну, села за швейную машину и крутанула круглую деревянную ручку.
— Да ты вообще… после того, что наворотила с этой своей поездочкой. И со своими девицами. Господи! Да за что мне такое…
— Горе, — подсказала Ленка, расправляя штанину.
— Да, — горько согласилась Алла Дмитриевна и вышла из комнаты, сильно хлопнув дверью, но тут же ее снова распахивая.
Ленка опустила руки на колени. И стала смотреть в серое окно, слушая, как звякают железки, которые мама швыряла на полку под зеркалом. Вот причитания прервало шипение сквозь зубы (волосы запутались в резинке, отметила Ленка), потом мать чертыхнулась, что-то там роняя (и руки у нее уже трясутся, поняла Ленка, давно зная, что и как), швырнула еще что-то и быстро ступая, ушла в кухню, там хлопнула дверцами буфета. Запахло корвалолом.
Лена сидела, глядя в окно.
В дверях тонко прозвенела рюмочка, стукаясь о край пузырька.
— Ты… — дрожащим голосом сказала Алла Дмитриевна, — ты такая черствая! Вся в свою бабку! За что мне такое…
— Наказание! — закричала Ленка, вскакивая и дергая несчастные Олесины джинсы, — да! Я твое наказание! Чего ты меня гнобишь, а? Ну что ты от меня хочешь? Ты хоть раз сказала бы, Лена, давай сядем, поговорим. Чтоб я тебе рассказала, про свои горя. А не те. Не те, что ты мне. Пальту я завидую, еще ерунда какая-то. Блин! Ну я же тебе дочка, мам. Как Светочка твоя.
— Ты что, ты ругаешься? Это слово, ты сказала…
— Я сказала — яппонский городовой! Как семкин батя. И что?
— Если бы я знала! Если бы кто мне сказал, когда в роддоме мне тебя, на руки… — мама всхлипнула, криво держа остро пахнущую рюмочку.
— Утопила бы, да? Как котенка ненужного! Чего тебе надо, мам? От меня? Оценки? Ну, так одни пятерки вон!
— Поступать! — закричала Алла Дмитриевна, — ты не готовишься со-вер-шен-но! И эти твои… парни. А ты должна…
— Кому?
— Что? — мама отступила, с недоумением глядя в яростное лицо.
— Кому я должна? Не понимаю, кому?
— Мы тебя кормим, — с достоинством проговорила Алла Дмитриевна дрожащим голосом, — ты учишься. Бесплатно, между прочим. Родители и государство тебя. А ты.
— Так вы родители, мам. Вам положено детей растить и кормить. Ну… ты почему вечно ляпаешь всякую ерунду. Как попугай какой-то. Должна-должна. Да что за жизнь такая, сплошные охи, стоны и кругом я должна. Так не бывает!
Мама вцепилась в тугие нерасчесанные кудряшки, ушла в коридор, качая головой и несвязно восклицая.
Ленка с треском захлопнула двери. Но они тут же с треском распахнулись.
— Не смей запираться! Я еще не знаю, что ты тут собралась. Одна. После этих своих… странных записок.
Ленка снова бухнулась на диван. Через набегающие слезы смешной стеклянный шарик, подвешенный к люстре, стал похожим на лохматую звезду с острыми во все стороны лучиками.