— Ага, — согласился безмятежно, — потому и бегаю с другими, что у нас с тобой детские отношения. Был бы секс, куда б я делся-то.
— А любовь? — спросила Ленка, тоже беря чашечку.
— А оно тебе надо? Если секс и любовь, тогда сплошные глупости и печали. А если без нее, то чисто кайф получается. Я думаешь, чего к тебе прилип?
— Да знаю я, знаю.
— Во-от. А то вон Людка. Что мне толку с ее любви? Она и готова мне давать каждый день, да я ссу с ней пилиться. Потому что у нее любовь. Придет к моим родакам, скажет, ой, я от Пашички беременная и замуж хочу.
— Фу, Пашка. Перестань. Противно так говоришь все это.
— Так и есть, Ленуся.
— Ну не всегда же!
Темная голова качнулась под ее рукой.
— Всегда. Вот поверь — всегда.
Из угла пришла Элька, завиляла задом, просительно поскуливая.
— Иди уже, старушка, — разрешил Пашка, — залазь, Ленуся все равно непреклонна, как скала. Ложись рядом, будем Ленку кусать за попу.
Ленка засмеялась и положила руку на гладкую собачью спину. Элька благодарно засопела.
— Эй, — обиделся Пашка и вернул Ленкину руку на свою голову, — ну и чего ты ржешь? Не понял.
— Так. Мне с тобой хорошо. Почему-то.
— А было бы еще лучше, Ленуся. Ладно, молчу. Рассказывай давай про свои катастрофы.
В серванте поблескивал хрусталь — фужеры рядочком, какая-то золоченая по резному стеклу рыба с гнутым хвостом. На полках блестели золотые корешки подписных изданий, дефицитные многотомники, некоторые такие же, как Алла Дмитриевна доставала, по очереди в списках общества книголюбов. А еще блестели полированные поверхности шкафов, горок и столиков. И кучерявились узорами красные с желтым и черным ковры.
Завидный жених для нашей Семачки, усмехнулась Ленка, держа руку на стриженой голове.
— Викуся на меня в обидах. Я ей раз десять звонила, а она такая, отмороженная вся, скажет «да» и молчит. Ну, я и перестала. Это из-за тебя, между прочим.
— Угу, — Пашка тепло дышал в ладонь, вертясь под рукой и обхватывая ленкину талию, — та знаю. Ты не волнуйся, у меня есть способ. Ты Валеру Чекица знаешь? То мой друг, приехал к тетке, будет жить тут. Я его познакомлю с Викусей. Пусть крутят.
— Может, она тебя любит? — удивилась Ленка.
— Та. Хочешь, поспорим? Если Викуся так же втюрится в Валерчика, ты мне дашь. Ты куда? Все-все, молчу.
— Не буду я спорить.
— Ну, не надо, — согласился Пашка, — дальше давай. Пункт второй.
Он протянул руку, неловко двигая, плеснул в рюмки коньяку.
— Чуть-чуть, — сказала Ленка.
— Само собой! Рассказывай.
За окном медленно плыли серые тучки, и изредка показывалась макушка дерева, а другие не выросли до четвертого этажа, и их не было видно. Ленка вспомнила решительное Рыбкино лицо, пылающее румянцем по впалым скулам, и сердце ее снова наполнилось горечью.
— Понимаешь. Я же думала, у нее катастрофа. Нужны таблетки. Ну, чтоб месячные пришли. А даже названия не знаем, блин, ваще непонятки. Я и позвонила знакомому доктору, в Феодосию. Он сперва обрадовался. О, Лена-Леночка. А как услышал, то голос такой стал… замороженный. Будто я непонятно кто. Отвечает, а сам усмехается. А ты говорит, шустрая. Я сказала, что мне для подруги.
— Не поверил.
— Да. Снова усмехнулся. Потом сказал названия. Там таблетки одни. И еще есть уколы. И такой мне говорит, если бы не наша с тобой душевная встреча, я бы тебя послал далеко и навсегда. А где покупать, как принимать и колоть, это, лапочка, у меня даже не спрашивай. И вообще, тут уже люди, гудбай. Ну, я записала. На листке. Мы вышли, с Олькой. И она мне, ой давай, давай скорее сюда. А я говорит, сегодня же Гане отдам, пусть он там ищет. Для… для Лильки своей.
Ленка вспомнила, как они стояли напротив ступеней широким полукругом к стеклянным дверям почты, и Оля тянула из ее рук листочек с кривыми буквами. А Ленка смотрела не нее и не могла отпустить его из пальцев.
— Ты чего? — удивленно спросила Рыбка.
— Лильке? — уточнила Ленка, не отпуская листок, — как Лильке, зачем?
По худому Олиному лицу кинулся резкий румянец.
— Ганя сказал, у нее ну это… задержка. И нужно сделать что-то.
— А ты тут причем?
Мимо шли люди, смеялись или молчали, а некоторые ругались, тащили авоськи и сумки, вели детей. Сбоку на стоянке разворачивались белые волги-такси с желтыми фонариками.
Рыбка пожала плечами. Она отпустила листок и сунула руки в карманы пальто.
— Ганя сказал, когда они разберутся, он ее бросит. И будет уже со мной. Да! А что?