Выгрузив себя и сумку на остановке, Ленка повесила тяжелый баул на плечо, охнула, подхватила снизу руками, прижимая к животу. И поворачиваясь лицом к боковому входу в подвальный этаж, над которым висела белая вывеска с черными буквами «травмпункт», мысленно оглушительно свистнула.
Повела плечами, устраивая сумку, и решительно двинулась вперед, репетируя слова.
«Если его нет, на работе, я прямо спрошу, извините… нет, сперва поздороваюсь, и спрошу…»
Каблуки процокали по каменным ступенькам, голубая ужасная плитка обступила Ленку со всех сторон, такая блестящая под белыми лампами, что ее хотелось вытереть носовым платком или заставить высморкаться.
— Фу, — прошептала Ленка внезапным мыслям и решительно пошла по плитке, мимо плиток и под плитками туда, где светил желтым прямоугольником вход, и в нем мелькали белые халаты.
На стульях у двери сидели травмированные — трое, в неуклюжих позах. Дядечка с вытянутой ногой, женщина с тряпкой, прижатой к глазу. И еще одна у самой двери баюкала загипсованную руку.
— Эй, — возмутился кто-то в решительную Ленкину спину.
— Я по работе, — ответила она и шагнула внутрь, где над высокой лежанкой склонился человек в белом халате и шапочке ведерком.
— Здравствуйте, — звонко сказала Ленка, — простите, а Геннадий Иванович когда будет?
Толстый мужчина поднял голову, качнув крахмальным ведерком, аккуратно уложил на стол голую ногу, в задранной штанине, которую держал на весу. Владелец ноги с готовностью застонал, но тоже повернулся, неудобно крутя головой, чтоб Ленку рассмотреть.
— В ночную он сегодня, — с мрачным удивлением ответил толстый доктор, — а вы, собственно, кто ему будете?
— А когда ночная начнется? — Ленка свалила сумку на пол и посмотрела на часики, задирая рукав куртки.
— Да нескоро, красавица. А вы лежите. Сейчас я нитки обрежу и бинтоваться. Ната! Наташенька!
На крик вышла Ната, такая же большая, в мятом халате, и стала раскладывать на краю стола вату и бинты.
— С восьми вечера, — уточнил доктор, стоя спиной у раковины, — если надо в коридоре ждите. Или гуляйте, два часа еще.
— Я ему позвоню, можно? — Ленка просочилась мимо рыхлой Наты и взяла трубку. Пока доктор что-то говорил за спиной, набрала номер, поглядывая в бумажку.
— Алло? Здравствуйте. Я звоню Геннадию Ивановичу по поводу мальчика, который у него лечился, месяц назад. Ну да, не лечился, но в его смену поступил. Мне нужно уточнить некоторые детали, я его сестра. Вы не могли бы… Да, спасибо большое.
Толстяк за спиной хмыкнул, рыхлая Ната громко вздохнула, а болящий застонал, но осторожно, видно, боялся пропустить.
Ленка плотнее повернулась спиной, завешивая трубку рассыпанными прядями.
— Геннадий Иванович? Здравствуйте. Это Каткова. Елена Сергеевна. С лодыжкой, и Валиком Панчем, ну, Панченко. Из школы его скорая забрала. В…
— Лена-Елена? — вдруг громко удивился доктор Гена, — опять? Откуда звонишь?
— Так от вас же, — удивилась Ленка, — ой, из вашего вот травмпункта.
— Короче, — распорядился голос, — садись на четверку и дуй сюда, улица Сакко, дом три, угловой подъезд. Я тут с собакой. И там не трепись, поняла? Скажи «да» и приезжай. Адрес запомнила?
— Да, — сказала Ленка. Кивая, добавила еще, специально для доктора и Наты, — угу, да. Да, я поняла, спасибо вам. До свидания.
Ехать оказалось совсем недалеко и, идя к улице Сакко, Ленка подумала, как хорошо, что трубку сняла его жена, значит, никаких особенных секретов не будет, сейчас они встретятся, и она ему все объяснит.
— Привет, Лена-Елена, — доктор Гена улыбался, и Ленка подумала еше, кивая в ответ и отдавая ему сумку, за которой он протянул руку — он оказывается, не такой уж и красивый. Щеки сизые, брови какие-то чересчур густые, нависают на глаза. И под тугой курткой виден небольшой округлый живот. Да и молодым не очень-то назовешь, наверное, почти сорок.
— Ничего себе, нагрузила баул, — Гена вскинул сумку на плечо и, подозвав черного спаниеля с ушами-варежками, пошел в подъезд.
— Прости, Леночка, его кормить надо, там все и скажешь.
На этаже вошел первым, и Ленка ступила на веревочный коврик, готовясь улыбаться и здороваться, немного стесненно. Но в сумрачной квартире стояла тишина, поблескивали полированные плоскости, темнела криво задернутая штора на окне.
— Разувайся, — Гена в носках прошлепал на кухню, пес побежал следом, цокая лапами и мотыляя ушами.