Он снова остановился, качнулся ближе, кладя ладонь на ленкины пальцы. Понизив голос, сказал, шевеля губами рассыпанные по уху волосы:
— И ко мне ты не зря прибежала. У нас с тобой прекрасно все получится. Поверь. И это не какие-то прыщавые подростки, что не знают, как доставить женщине настоящее удовольствие. А тем более не знают, как ее уберечь от грязи и неприятностей. И никто не узнает, про нас. И твой драгоценный братишка тоже.
Горячее дыхание обдавало щеку запахом рыбы и пива. Ленка отклонилась, вытягивая шею, выдернула руку из-под сильных пальцев, белых, как голые корни.
— А потом я его научу. Да?
— Что?
— Ты так сказал, своей Анжелочке. Про нас. Когда вы с ней. В лаборантской.
Выпалила и покраснела жарко, мучаясь тем, что сейчас ему станет стыдно, за то, что она говорит о тайном тут, в углу пивбара, где за столами уже люди. А Гена после паузы вдруг засмеялся.
— Ах, вот что. Не спала, тайком смотрела-слушала. Ну, я прав, пора уже, лапочка моя, пора, аж пищщить. Эх, Ленка, ну чего ты брыкаешься, послушай умного старшего друга. И все у нас сложится за-ме-ча-тельно!
Голос, бодрый, ласково-насмешливый, гудел над тяжелой столешницей, а потом замедлился и умолк в глухом Ленкином молчании. Гена кашлянул, закрывая локтем бутылку, налил себе вина и выпил, поставил стаканчик рядом с кружкой. Спросил с легким раздражением:
— Ну?
— Спасибо, — ответила Ленка и встала, ловя замочек молнии на куртке, — спасибо, Гена. Я пойду.
— И что, ничего мне не скажешь? — он сдвинулся, тоже встал, чтоб дать ей выйти.
Ленка пожала плечами, берясь за ручки сумки. Гена дернул их к себе, повесил на плечо. Вместе пошли через полупустой зал к ступенькам у высокой двери, полной белого уличного света.
На улице ветер рванул волосы, полез под нагретый воротник, и Ленка задернула молнию доверху, суя руки в тесные кармашки курточки. Посмотрев на все еще вопросительное лицо собеседника, сказала с силой:
— Так нельзя! Как ты вот. Нельзя, понимаешь? Потому что… ну не могу я сказать, но я чувствую. Это неправильно!
Сутулясь, пошла вдоль домов, в сторону далекой луковки церковного купола. Там автовокзал, туда надо. Гена, идя рядом, с удовольствием хохотнул. И Ленка его тоскливо возненавидела, за этот сытый смех, такой уверенный.
— Ах, мне нельзя. Ломаю детишкам весь кайф. Леночка, лапа, сама просила совета. И выслушала, от взрослого, с опытом, правду. А как можно? Сесть рядышком и поплакать, покивать, да? Без всякого толку?
— Нет. Я не знаю. Гена, я, правда, не знаю. Но… блин мне слов мало, я не могу!
На ходу она сжимала и разжимала спрятанные в карманах кулаки. И вдруг засмеялась, горько и сама для себя неожиданно, потому что вспомнила слова Валика — а ты напиши, ты сумеешь. Ага, сумеет. Если даже объяснить словами, что чувствует, не может. Как та собака… все понимает, а не говорит.
Оборвав смех, сказала, смиряясь с неудавшимися попытками:
— А, ладно. Почти пришли.
Молчание Гена нарушил уже рядом с автобусом, когда они, как до того Ленка с Панчем, усадили на сиденье сумку и стояли, прячась от злого ветра за квадратной замызганной автобусной кормой.
Приобнимая ее за плечи, Гена нагнулся к перепутанным волосам, поближе к уху.
— По закону вы именуетесь неполнородными родственниками. У вас общий отец. А это даже не двоюродные братья-сестры, у которых родители разные. И поэтому вы не имеете права вступать в брак. Любые сексуальные отношения, их вам — нельзя. Вот это реальное «нельзя», дорогая. А не твои воздушные, которые и объяснить не можешь. Так что, тебе не совет нужен был, а вот это главное знание. Дальше думай сама.
От кабины закричал шофер, из динамика на низком здании автовокзала захрипел голос, про их отправление.
Гена отступил, сунув руки в карманы, кивнул, пристально разглядывая осунувшееся бледное лицо в ореоле светло-золотистых волос. Ленка беспомощно посмотрела на собеседника, кивнула и ушла, влезла на свое место, приткнулась к холодному запотевшему стеклу. Колени зябли, по спине пробегала крупная дрожь, ветерок откуда-то сзади холодил шею. Ленка подняла вязаный воротник, глубже сунула руки в карманы и съехала на сиденье пониже. Закрыла глаза под неровные рывки и покачивание автобуса. Вот рывки прекратились, рявканье мотора переросло в мерный гудящий рокот. И покачиваясь, Ленка притихла, пытаясь на закрытых веках увидеть будущее, их общее будущее с Валиком Панчем, любое, хоть какое-нибудь. Главное, чтоб общее.