А после завалились на диван, закинув ноги в колготках на спинку и свесив головы. И вот, лежат, разговаривают.
— Мать мне все мозги проела, со своим институтом. Лена поступай, Лена красный диплом.
— Правильно проела. Ты, Малая, умная девка, чего добру пропадать?
— А ты?
— Я? Ну я все равно троечница-хорошистка, какой там диплом. Я, наверное, в техникум пойду.
— В судостроительный, что ли?
— Тю. Еще чего. В Ейске рыбный есть.
— Оль, ты с дуба упала? Это что у тебя мечта такая, да? Бригадиром на рыб-обработке!
— Мне те мечты. Свалить хочу, а куда тут поблизости. Вот туда только. А тебе, Ленка, высшее надо.
Оля повернулась на живот, укладывая подбородок на руки и качая ногами.
— Что вы мне все — высшее, — уныло рассердилась Ленка, — и куда? На кого? Я бы пошла на модельера, но там знаешь какой конкурс? Я смотрела, пятнадцать человек на место, Оль. Пятнадцать! Да еще ж блатники пролезут.
— Ну, у нас тоже есть институт. Два даже. В городе. Филиал торгового. Чего фыркаешь? Ну да, торговка с тебя точно никакая. Еще этот, рыбный. Они кого выпускают там?
— Ихтиологов, — мрачно призналась Ленка, укладываясь удобнее и роняя ногу на Олину задницу.
— Ну ты танк с ушами, убери, тяжело. А чо, будешь ихтиологом. Они чего делают?
— Чешую считают. Это батя так ржет, вот говорит, пять лет учатся чешую считать.
— Зато в рейсы будешь ходить. Прикинь, Малая, паспорт моряка. И ты вся такая — морячка, ой-ой.
— Не хочу. Светка мне знаешь, что советует? Иди, говорит, в иняз. Станешь работать с иностранными туристами, на турбазе. Переводчиком.
— И где их искать, туристов этих? В Москве разве. И тоже, наверно, блат сплошной.
— Ага, мать разоралась, чего выдумали, какой иняз, сидеть, как я, на гроши. Неделю митинговала, пока я не поклялась, что не поеду.
Рыбка громко вздохнула, легла на спину, тесня Ленку широким бедром, сложила руки на груди и уставилась в потолок.
— Свечку дать, — поинтересовалась Ленка, цепляясь за ее свитерок и медленно сползая с дивана.
— Тьфу на тебя, Малая. Поклялась она. Мать, что ли, будет диплом получать и учиться? Оно же тебе надо. А не ей!
Ленка вцепилась покрепче, Оля охнула и вместе они с грохотом свалились, наконец, с дивана на пол.
— Нога! — заорала Рыбка, — мо-я но-га!
— Та на тебе твою ногу. У меня своих две.
Ленка отползла, укладываясь на полосатом паласе так же, как Оля — сложив руки на груди. Сделала скорбное лицо. Скосила глаза и, убедившись, что соратница тоже приняла позу покойника, снова уставилась в потолок. Когда отсмеялись, заговорила серьезно:
— Оль, я б, может, поехала. Но у нас денег совсем прям нет. Я не знаю, как так выходит, пока батя в рейсе, тут улетает все, и дальше — долги. И мать себе тоже ничего не покупает. Светке посылают, что получается, понимаешь, она три раза поступала. Теперь мать трясется, ах Светочка, чтоб выучилась. Скребет все копейки ей. И если бы только Светка. А еще эти, в Ялте. Батя ему с каждого рейса везет коробками какую-то траву. Жуткий дефицит, у нас такое в аптеке раз продавали, я как глянула, сто рублей стоит, двести. Прикинь. Целая зарплата! И долг у них висит, занимали еще давно, пятьсот, кажется. Мать чуть не в обморок падает, как дядя Гена звонит, она сразу за сердце, ах, наверное, скажет, пора отдавать. А нечем. И тут прикинь, я поеду. Мне билет не на что купить. Ты сама ж знаешь, тряпок вон нету, всю зиму в куртяйке проходила.
— Да, — задумчиво согласилась Оля, — о, слушай, а хочешь, я тебе зимой пальто свое буду давать, ну так, на недельку. Ты мне куртку, взамен.
— Ну. Блин. Я тебе про поехать. А ты мне. Хочу, конечно. И шапку надо связать. У нас Нонка знаешь, что рассказала? В «Детском мире» одеяла продаются, такие, полосатые. Если нитку вытянуть, то можно все одеяло размотать, ну там узелки будут, но свитер получается клевый. Двух цветов.
— Погодь. Так этот у Нонки, пестренький, с одеяла, что ли? Во класс, а я думала, импортный. Ладно, не ссо, Малая. Разберемся. О, телефон!
Ленка поднялась и, шлепая колготками, побежала в коридор.
— Семачки, блин, ты чего долго так? Мы тебя ждем. Как не пускают? Да не реви.
— Дай мне, — Оля отодвинула подругу и взяла трубку.
— Семки? Рассказывай. Чо, правда заперли? Кино, вино и домино… Тебе пять лет, что ли?
Ленка ушла в комнату и села за письменный стол. Стала смотреть на пришпиленные к обоям фотографии и картинки. Вот Оля в сарафане сидит на травке, глаза круглые и щеки надула, сейчас засмеется. А вот Семки на лавочке в парке, ест пышку, скрестив ноги в джинсах, подкатанных на сапоги. А тут целая толпа — на маевку ходили в восьмом, черти куда ушли, на азовское побережье, лазили там, дурковали. Даже покатались на лошади, сторож на тырлах разрешил. Ленка тут сидит в самолично сшитой ситцевой распашонке и в вельветовых джинсах из купленного в магазине халата. У Ольки такие же штаны есть, они поэтому всегда договариваются, кто чего вечером наденет, чтоб в одинаковом не выскочить. А это стоит по пояс в воде Инка Шпала, точно как в японском календаре, повернулась, улыбается, не скажешь, что до седьмого класса прищепкой дразнили. И в самой середине большое фото — девчонки на фоне роз — кружатся, раздувая подолы сарафанчиков, тоже сами сшили, на Ленкиной старой машинке. Петя делал. Так все печально…