— Оль, ну подожди. Ну ладно, не дура. Извини. Откуда я знала, что ты, так вот.
Они снова пошли рядом, все медленнее, потому что угол третьего дома — вот он, совсем близко. Через дорогу, закрутив хвост, прошел ночной кот примерился и вспрыгнул на край мусорного контейнера.
— Он сегодня ушел с Лилькой, — сказала Рыбка, внимательно разглядывая кота, — они танцевали и целовались, а потом он ее на сцену поволок, и она там. Танцевала. А все орут и хлопают. Звезда.
— А я где была? — глупо спросила Ленка, собирая мысли в кучу, — погодь, а, я как раз в сортир уходила, с Натахой. Блин, так ты поэтому такая примороженная была, в конце? Ну, Оль. Ты же его знаешь. Знаешь ведь! У него все время какие-то бабы! Ну, Лилька, просто еще одна…
— Зорик сказал, у них любовь.
— Пф. Он скажет, ага. Да Зорик что угодно скажет, он же в тебя влюблен аж с самой весны. И вообще он гад!
— Проехали.
— Оль.
— Сказала, проехали! Короче, я с ним хожу. Ясно?
— Та ясно. Вчетвером теперь будете лазить, ага. И ты будешь смотреть, как Ганя лижется со своей Звездой. Пока Зорик тебя лапает. Подожди. Ты куда?
Она побежала следом, пытаясь схватить Олю за рукав. Но та выдергивала руку, каблуки стучали все чаще. Угол третьего дома остался позади. У подъезда Ленка, наконец, схватила Олю за капюшон плаща. И тут же отпустила, когда та резко и неловко замахнулась на нее кулаком.
— Тю ты, — крикнула Ленка, отступая, — да делай, что хочешь. Из-за козла этого. Нашла в кого втрескаться. Вообще.
Оля опустила плечи, сунула руки в карманы. Вокруг по-прежнему было пусто, только коты ходили по своим помоешным делам. И за Олиным домом шумел поздними автобусами автовокзал, почти не нарушая тишины.
— Он ее трахает, — тоскливо сказала она, опуская лохматую голову, — а я же не дала. Помнишь, мы с ним на дачу ездили. Ну, я и не дала. А теперь вот.
— Рыбочка, не дала и молодец. Ты что думаешь, если с ним спать будешь, вы прям станете ах-ах, какая щасливая пара! Да у него таких бывших девочек сто штук. Ты мне это прекрати, Оль. Блин, меня гнобила, помнишь, от Костромы отговаривала. А сама?
— Кострома летний. Он бы тебя трахнул и свалил все равно. Его вон в армию забрали. А Ганя, он тут. Все время. Ладно. Пойдем я тебя провожу. До серединки.
Они вышли из черной тени и медленно пошли обратно, к третьему дому. Молчали. На углу кивнули друг другу и разошлись, иногда оглядываясь и проверяя, нормально ли обеим идется. Когда Рыбка пропала в тени своего крыльца, Ленка свернула за угол и побежала к своему подъезду, грустно думая о великой Олькиной любви. Такой великой, что та согласна ходить с низеньким толстым пошляком Зориком с его масляными глазками и липкой улыбочкой, лишь бы рядом каждый вечер был Ганя. Колька Ганченко, Колясик Ганя, гитарист ансамбля судостроительного техникума, бабник и алкаш с мокрыми губами и светлыми глазами на широком лице. И что нашла, спрашивается. Поет, конечно, хорошо. Но все равно противный. И это еще Олька не знает, что Ганя два раза провожал ее, Ленку, когда Рыбка была в деревне у бабки, и лез целоваться. Нет, целоваться как раз не лез, а просто пару раз поцеловались, честно поправила себя Ленка, стукая мимо черных кустов и редких желтых окошек. А вот под рубашку лез, аж пыхтел, и страшно удивился, когда она выдралась и запретила. И на дачу эту свою поганую тоже звал. Абрикосы собирать. Ага, ночью, после дискаря, абрикосы… Хорошо, что Ольки не было всего неделю, и хорошо, что Ганя больше не лез провожаться.
Она замедлила шаги. На лавочке возле подъезда маячила светлая фигура. Куртка с широкими плечами, вытянутые ноги, одна положена на другую. И огонек сигареты у смутного неразличимого лица.
Ленка быстро глянула на кухонное окно. Если мама там, то сбоку белая шторка сдвинута, и за ней черная внимательная щель. Но штора висела ровно.
— Привет, Малая, — сказал веселый негромкий голос. Огненная точка улетела в кусты. И добавил, — привет, прекрасная соседка.
— Пашка? — Ленка засмеялась от облегчения. И валясь рядом, тоже вытянула уставшие ноги.
— Фу, напугал. Я думала, кричать надо. А это ты. Чего ты тут?
— Соскучился, — заявил Пашка. Выдернул руку из кармана и, облапив Ленку за плечи, притиснул к себе.
— Врешь. Ты провожал эту, с глазами. Которая хлоп-хлоп.
— А-а-а, — шепотом заорал Пашка, бодая Ленку стриженой головой, — ты прикинь, она живет аж на Куоре. Ах, Пашечка, давай еще постоим, а я на часы через ее плечо смотрю, ой думаю емае, щас автобус уйдет, и мне через полгорода пилить пешком! Еле вырвался.
— Успел?