Вспоминая мамину истерику, она снова сильно расстроилась и, когда зазвонил телефон, дернула трубку, с досадой на новую помеху.
— Да!
— Разговор с Ялтой, — механически сообщила телефонистка, — говорите.
Ленка сжала трубку покрепче и встала, мрачно глядя на себя в зеркало. Сказала в потрескивающую тишину:
— Алло. Ну?
Подождала, заводясь все больше.
— Молчать будем, да? А отца нет, между прочим, он в рейс ушел. Вашу посылочку я отправлю, не переживайте, и можете больше не звонить и не дышать тут, через весь Крым. Сегодня после обеда отправлю.
— Нет, — испуганно сказала трубка, — пожалуйста. Нет!
— Что?
В ленкиной голове мелькнула мысль о двухсот рублях, потраченных на лекарства, которые вдруг — нет? И что теперь, ей Ленке — что?
— Простите. Я и хотела. Не надо посылать, понимаете. Вы слышите меня? Я хотела сказать Сереже…
В трубке замолчало, будто кто-то бежал и свалился в пропасть на полной скорости. У Ленки похолодела спина и по руке пробежали кислые мурашки. Сережа. Это она отца так.
— Сергею… простите, Сергею Матвеевичу. Извините меня.
— Хватит извиняться, — грубо прервала Ленка, — у вас время сейчас кончится.
— Да. Валик в Коктебеле. Там санаторий, школа санаторного типа, он уже уехал туда. А я тоже, я уезжаю, и посылку некому будет. Только если на новый адрес. Вот и…
В трубке затихло. Что-то там через треск слышалось, совсем невнятно. Ленка прикусила губу. Кажется, она там плачет. Или пытается не плакать, не поймешь.
— Говорите ваш адрес. Я ручку взяла.
— Спасибо. Спасибо большое. Феодосия, главпочтамт, до востребования, Панченко…
И тут женщина все-таки заплакала. Давясь и перхая, попробовала договорить. Ленка ждала, тиская в пальцах карандаш.
— Я звонила, я думала, успею. Сама поехать и получить. Он же там, в санатории, и вдруг он не сможет поехать и забрать сам. Я так быстро его собрала. И теперь вот.
— Не плачьте, — сипло сказала Ленка.
— У него процедуры, каждый день! А у меня поезд сегодня, через два часа уже.
— Называется как? Я говорю санаторий ваш, как называется?
— «Ласточка», — испуганно сказала женщина, — я не уточнила улицу, они там переезжали, в другие корпуса. Господи, как все дурацки вышло. Лечение заболеваний дыхательных путей. Ласточка. Детский. Школа, санаторного типа. Панченко. Ва… Вален-тин.
— Сергеевич, — не удержалась Ленка. И увидела в зеркале, как покраснел лоб и ухо под русыми прядями.
Бросила карандаш поверх исчирканной бумажки.
— Ладно…
— Я… — сказала женщина. И голос исчез, накрылся треском, съелся короткими гудками.
Ленка положила теплую трубку. Взяла листок, на котором криво и косо маячили несколько слов. Валентин Сергеевич. Сергеевич Панченко. И теперь нужно отправить эту дурацкую посылку, до востребования, а он там, со своими заболеваниями дыхательных путей, должен поехать в Феодосию, на автобусе. Чтоб получить. И еще неизвестно, она сколько будет идти почтой. Ему, может, несколько раз придется поехать. Сколько там ему сейчас, двенадцать, что ли. Пацан совсем.
Вторым уроком была литература и Ленка, усевшись рядом с Олесей, договорилась о примерке и стала смотреть в окно, где ветер гнул маковки почти облетевших старых тополей. Для разнообразия они с Олей явились к первому уроку, и она, наконец, попала на геометрию, чем несказанно удивила классную. Та вздела выщипанные и тщательно подрисованные поверх пустоты бровки, но язвить не стала, видимо, побоялась сглазить. И Ленка отсидела, чиркая в общей тетрадке решения «подобных» примеров и записывая доказательство теоремы, успешно записанное до нее в потрепанном учебнике его авторами.
Тополя мотались, как старые метлы, за ними катились серые с черным тучи, размазывая себя по серому небу. Ленка пожалела, что выпендрилась, нацепив поверх платья свою короткую курточку, будет идти домой, совсем отморозит себе задницу на холодном сыром ветру. И что-то нужно решить с этой посылкой. А может попросить Пашку? Пусть сгоняет на своем драндулете, отвезет ее прямо в «Ласточку».
— Феодосия, — сказала Элина Давыдовна.
Ленка резко повернулась от окна к черной блестящей доске, отгороженной фанерной кафедрой. Сбоку стояла русачка, опираясь на фанеру и отряхивая край серого пиджака.