Ленка искоса посмотрела в равнодушное лицо Рыбки, та по своей привычке проводила руками по бокам, оглаживая коричневые вельветки, на любимого не смотрела. Но по чересчур равнодушному лицу Ленка поняла — уже увидела. Вздохнула, и ни о чем не стала говорить с подругой. Зато Семки тут же дернула ее за рукав свитерка, исподлобья глядя в темный угол. Там цветные вспышки прятали и показывали две головы. Темные волосы и за ними — белое чуть испуганное лицо в рамке завитых прядок. Потом медленный поворот- завитой затылок и за ним — ласковая Пашкина улыбка и его руки на чем-то полупрозрачном, что под руками сминалось, очерчивая фигуру.
— Ну и ладно, — прокричала Ленка расстроенной Викочке, — пошли танцевать, Семачки, наплюй.
И они пошли танцевать. Мелькал свет, качались крики и возгласы, смех слышался и после тонул в громыхании музыки. А та стихала на минуту-другую, позволяя отдышаться. И снова гремела, подстегиваемая словами Вовочки Ляха, что картинно двигался поверх черных кубов колонок и круглых боков барабанной установки.
— Ма-а-а-ши-на! Вре-ме-ни! — прокричал, выгнувшись и тряхнув курчавым шаром головы на тонкой шее, — ну-ка! Все! Вместе!
Музыка разогналась и грянула. И Ленка, услышав, вдруг засмеялась, потому что, все неважно, все это, кто с кем танцует, кто кому улыбается. Потому что:
— Вот! Новый поворот! И мотор ревет! Что он нам несет!
Она кричала вместе с певцом, топая в нужных местах, и смеялась, кивая Олиной улыбке напротив:
— Пропасть или взлет! И не разберешь, пока не повернешь! А-а-а!
И это было так нужно, знать, что они есть, эти повороты, и нужно заглянуть туда, двинуться, а не сидеть на одном месте. И пусть это будет совсем не тот поворот, за который смотрит ее мама, за которым все известно и понятно, до самой пенсии: сначала вуз, потом хорошо устроиться, потом стаж (о-о-о, этот стаж, эти вечные расчеты и страхи), и дальше — вся жизнь, с восьми до пяти, выходные, аванс-получка, и вот она пенсия, а дальше — спокойно помирай, человек Ленка Каткова.
Он, может быть, врал, парень с хулиганским хриплым голосом, может быть, это всего лишь песня, хитренько сложенные слова, чтоб было красиво, чтоб спеть. Но какая разница, если Ленка холодеющим сердцем чувствует — они есть, эти повороты, за которыми — новое. Для смелых.
Когда песня кончилась, и без перехода Макаревич завел печальное, про Солнечный остров, что скрылся в тумане, из толпы вынырнул Пашка, схватил Ленкины плечи и повел, уже танцуя и блестя ей своей безмятежной улыбкой. От него вкусно пахло чистым свитером, хорошими сигаретами. И сладкими женскими духами. Ленка поморщилась, отворачивая нос.
— Прикинь, — засмеялся Пашка, щекоча ухо губами, — ну ты прикинь, видела эту — сиреневую? Приехала сюда в первый раз, меня отыскала. Люблю, говорит, жить не могу. Грозила отравиться. Вот глупые девки.
— А ты где ее взял? — Ленке стало приятно, что он сиреневую бросил и вот, жалуется.
— Та. То до армии еще. В школе за мной бегала, ну вернее, я ж в бурсу ушел с девятого, так она приезжала к нам на танцы там. Такое.
— Паш… ты ее случайно не того, на этого?
— Ты что! — испугался Пашка, она дите совсем была, мне садиться из-за нее, что ли? А сегодня что делать мне? Давай, соседка, я ей скажу, что мы с тобой встречаемся, а? Она и отстанет.
Ленка нашла глазами сиреневое пятно в темном углу. Стоит. Глаза блестят цветным, не отрываются от них. Торчат вокруг головы просвеченные кудряшки.
— Она одна, что ли?
— С подругами была, они тоже втроем везде шарятся, как вы вот, — он наклонился, поцеловать Ленку, но та увернулась. На сердце стало кисло. Странный он какой-то. Прилип, как репей к штанине, а мелет языком всякую обидную чушь. То — соседка, близко живешь, теперь вот — чтоб свалить от влюбленной девицы. И эта его телячья улыбочка. Как будто понимает, что все ему всегда простят. За его Пашкины красивые глазки.
— Стоит одна. Похоже, бросили ее подруги.
Он не оглядываясь, пожал плечами.
— Ну и что мне?
— Так проводи, — удивилась Ленка, — необязательно же в койку, даже если хочет. Проводи домой, чтоб ее не обидели тут.
Музыка кончилась. Пашка отодвинул от себя Ленку, весело оглядывая сердитое лицо.
— Ну, Ленуся, ты странная. Не встречал еще такую. Сама меня отшиваешь, и тут же — не трогай девочку, даже если захочет. А потом опять, иди проводи…