Ленка подхватила пальто, сунула руки в рукава. Схватила сумку, перекидывая через плечо ручки.
— В больницу. Пока автобусы ходят еще.
— Лен, да. Ты ему скажи, пусть он не болеет.
— Скажу, — кивнула Ленка круглому расстроенному личику с неровными пятнами румян и размазанной по щеке тушью.
У самого выхода ее догнала Кочерга, оглядела, щуря с ненавистью маленькие белесые глазки:
— Каткова. Немедленно обратно. Отвечать будешь, за все, пьянь подзаборная. И за вино. И за блядство свое паскудное. Скажи спасибо, что я сор. Сор из избы не хочу. Но вернемся, на педсовете я поставлю вопрос!
Короткая ручка поднялась, растопыривая пальцы. Взмахнула в тихом тусклом воздухе, рубя слова.
— За… все!..
— Да идите вы, — ответила Ленка и, отвернувшись, сбежала со ступенек крыльца в темноту, изрисованную кругами от редких фонарей.
Кусая губы, быстро шла вдоль низкого каменного бордюра, собирая скачущие мысли. Остановка. Недалеко, тут. Если не будет автобуса, надо голоснуть тачку. Рубля три наберется, в кармане, если с мелочью. До автовокзала, там спросить. Первая больница. Скорее надо, пока еще ходят же. Автобусы.
— Эй, — догнал ее из купы лохматых туй мужской голос, повторил с угрозой, — эй, курва керченская. А ну стоять!
Ярость кинулась в голову и Ленка встала, резко поворачиваясь на голос.
Чипер, тяжело дыша, остановился рядом, тыкая ее кулаком в плечо.
— Я сказал…
— Это я сказала, — оборвала она звенящим голосом, — короче, ты, бугай ненормальный. Пальцем меня тронешь, Кинг тебе яйца вырежет и на нос накрутит. Поэл, ты, нещасте?
— Ой-ой, — неуверенно возразил Чипер, но руку от плеча убрал.
— Ага. Рискни.
И она, не дожидаясь ответа, быстро застучала каблуками по выщербленному тротуару.
Через два часа Ленка сидела в палате, рядом с кроватью у стены. Смотрела на тонкое бледное лицо, с чуть сведенными темными бровями и приоткрытым ртом. Нагнулась, когда бледные губы пошевелились.
— Молчи. Я тут.
— Ночевать.
— Что?
— Я говорю… — он замолчал, пережидая хрипы и бульканье в легких, и вдруг широко улыбнулся, морща нос, — я говорю, искать не надо, где ночевать, да?
— Какой же ты дурак. Панч. Валик Панч.
Она выпрямилась, стараясь не смотреть на откинутую поверх одеяла тонкую руку с торчащей в сгибе иглой, от которой тянулась вверх прозрачная трубка. Спросила тоскливо, вспоминая Валину болтовню:
— Ты не умрешь?
— Еще чего. Неа.
— Хорошо. Это правильно. Ты спи, ладно?
— А ты?
Ленка засмеялась, стараясь, чтоб натурально. Чтоб весело.
— Прикинь. А мне разрешили в травмпункте. Твоя врач, Вера, я забыла, Вера Петровна, кажется. Она велела другому, такой молодой дядька, красивый, чтоб мне там на кушетке, за ширмой. Что?
— Он к тебе полезет, — сипло уверил Валик, закрывая глаза и тут же снова тараща, чтоб не опускались ресницы.
— Чего? Ты с дуба упал, да?
— Полезет. Я бы полез. Если бы не брат вот.
— Валик, тю на тебя, — у Ленки покраснели щеки, до самых висков, и уши тоже запылали, — ну ты… блин, чудовище ты. Чучело. Спи.
— А ты его банками, — предложил Валик и закрыл глаза. Темные ресницы легли на бледную кожу четкими полукружиями, — или вот, этим… фонендоскопом. Все, Лен. Я сплю.
Ленка посидела еще, слушая, как он дышит. На дальней у стены койке кто-то неразличимый ворочался и тоскливо охал. В палате пахло хлоркой, еще чем-то противным и нехорошим. И было так печально и неуютно, казалось ей — совсем невозможно его тут бросить. Но он уже спал, после укола, и после пары часов всяких трудных процедур.
Ленка встала, пристально глядя на тонкое лицо, влажные волосы, прилипшие ко лбу. Полуоткрытые бледные губы.
«А потом встанет и смеется. Не парень — солнце». Так сказала повариха тетя Маша. И спрашивала, откуда такие берутся.
Встанет, с надеждой подумала Ленка, выходя в коридор, облицованный ужасной сопливо-голубой плиткой, от ее ног до макушки — по полу, стенам и потолку. Встанет и засмеется. Он сам сказал. Еще чего, неа, так сказал. Значит, все будет хорошо.
Глава 24
Белая ширма не доходила до потолка, и Ленке он был виден — с расплывчатым кругом от настольной лампы. На вешалке в ногах кушетки висело пальто, уронив длинные рукава, казалось, оно стоит и смотрит, как Ленка пытается заснуть. А сна никак нет, ни в глазах, ни в тяжело стукающем сердце. Вытянув ноющие ноги, она лежала, и шея ныла тоже, потому что забыла повернуть, лечь головой удобнее на жестком валике, укутанном под холодной простынкой полиэтиленом. Вообще, ей хотелось повернуться набок, скрючиться, подтягивая коленки к груди и обнимая их руками. Спрятаться под байковое одеяло, такое же, как осталось в кабинете биологии, и оказаться совершенно не здесь. И не в школьном классе тоже.