Отойдя от шока и отдышавшись, делегаты расположились в своём втором купе, а подкупленная проводница им первым принесла постельное бельё и чай.
– Ребятишки – наверх, а мы уж тут с Мариночкой внизу перекантуемся, – распределил места профессор, на что Антон многозначительно покосился на девушку, та ответила ему презрительным взглядом.
Поезд набрал скорость, спеша покинуть городской пейзаж и вырваться на равнинный простор средней полосы и, стуча колёсами, мчать вперёд, к новым впечатлениям. Марк любовался размытыми огоньками фонарей в каплях дождя на стекле и обжигался горячим чаем.
Скучно сидеть не умели, до отхода ко сну было несколько часов, и компания делегатов развлекалась разговорами и игрой в шашки. Профессор сказал, что он пас, а Марина нагло заявила о своём намерении вчистую обыграть Сидоренко, тот с удовольствием принял вызов.
– Так вы говорите, Марк, что вас больше всего беспокоит, является ли наследственность приговором? – Вениамин Витальевич кинул в стакан с горячим чаем два кусочка сахара и не спеша размешал, наблюдая за водоворотом, который он создал в стакане с помощью ложки.
– Да, – ответил студент. – Это один из вопросов, что меня сильно волнуют. Может, я рассуждаю как наивный и сентиментальный, но мне невероятно обидно за детей, получивших такой подарок от рождения. Неужели они обречены и ничего нельзя сделать, чтобы избежать проявления патологической наследственности или хотя бы свести к минимуму последствия воздействия данного негативного фактора? Как не дать такому ребёнку вырасти шизофреником?
– Ну, – протянул профессор, – статистика говорит, что не всё так плохо. Если только у одного родителя имеется психическое заболевание, то вероятность его передачи ребёнку составляет всего десять процентов, а если оба родителя больны, то сорок, что тоже неплохо. Но вы, Марк, должны знать, что современные психиатры склоняются к таковой рабочей модели: «уязвимость – диатез – стресс – заболевание». Из данной формулы при уже имеющейся предрасположенности мы можем исключить только стресс. Но какова практически вероятность того, что это возможно? Даже если накрыть ребёнка колпаком, это может стать для него стрессом. Главный вопрос в том, а какова устойчивость? Любой средовой фактор может оказаться триггером манифестации заболевания.
– А если, Вениамин Витальевич, исходить из того, что модальный возраст для начала болезни, например, возьмём у мужчин 18–25 лет, и такой человек безопасно проходит данный период? Может ли он избежать заболевания? Как считаете?
– Видите ли, батенька, природа шизофрении полигенно-многофакторная, со сложным взаимодействием генетических полиморфизмов и средовых условий, так что вероятность получить здорового индивидуума практически сводится к нулю. Ну представьте такую простую историю, – он устроился поудобнее на своей полке, облокотившись на подушку. – Молодой парень влюбляется в красивую и интересную ему во всех отношениях девушку. Он делает ей предложение, они заключают обещающий быть счастливым союз. У них рождается ребёнок, скажем, мальчик. Как вы сказали, модальный возраст у женщин как раз 25–30 лет. Ничего не подозревавший муж вдруг неприятно удивлён сменой настроения супруги. На неё давит бытовая суета, может, она работает и там испытывает стресс, ревнует супруга, а то и просто банальная послеродовая депрессия сказалась. Как бы там ни было, но в какой-то момент у молодой женщины проявляются признаки психического заболевания. Иногда эта перемена происходит очень резко, окружающие ничего не могут понять. В чём дело? Что случилось? И только одна какая-нибудь её близкая родственница понимающе качает головой, мол, есть от чего, её мама (бабушка, тетя, папа) страдают или страдали данным недугом. Покопавшись в генеалогическом древе, врач находит прецеденты, выходит, заболевание наследственное, но проявилось не сразу, не тогда, когда молоденький парень целовался с ней под берёзой. Жену лечат, допустим, даже до стационара и инвалидности дело дошло. А с виду нормальная семья. Что же дальше? Супруг какое-то время мужественно терпит, а после плюет на всё, ведь жизнь одна, и уходит к другой женщине, бросая семью. Больная от этого здоровее не становится, а в самом плохом случае может проявить суицидальные наклонности или даже покончить с собой. Что же ребёнок, тот мальчик, что растёт в такой, кстати сказать, ещё не совсем плохой обстановке? Мама с виду может даже казаться нормальной, здоровой, если ответственно проходит лечение и принимает все прописанные ей пожизненно препараты. Но уход папы уже будет для него триггером. А сколько таких историй можно рассказать? Если ребёнок родился в семье, где у взрослых имеются психические расстройства, а их разнообразное множество, начиная от депрессии, то ему в этой семье и жить, с ними, с больными, не всем оказывается психиатрическая помощь, не все стоят на учёте. Подумайте, Марк, как ему выйти из такой среды здоровым. Нет такой системы, чтобы отнимать у больных родителей их детей и помещать в райские кущи, если и отберут, то окажется он в детдоме, а там триггеров предостаточно. Нет, никаких шансов, – грустно резюмировал профессор.