– Эй! Есть кто-нибудь?! – крикнул он. Голос звучал пугающе громко в пустом пространстве. – Раевский, я знаю, что это ты. Покажись! – Дорохов водил глазами по стенам, на них не за что было зацепиться глазу. – Эй! – Тишина.
Егор переключился на ремни, прикидывая, можно ли от них освободиться. И минуты хватило, чтобы понять, что дело гиблое. Стул приварен к полу, с места не сдвинешь. Грудь туго пристёгнута к решётчатой спинке, руки привязаны в двух местах, ноги тоже, и те и другие затекли и ныли. Егор пошевелил пальцами, сжал кулаки и застонал от беспомощности.
Секундная стрелка наматывала круг за кругом на циферблате, Егор наблюдал за ней, смотреть больше было не на что. Грудь разрывала ярость. Унизительная физиология приносила невыносимую боль. К пяти часам пополудни Дорохов почувствовал, что его мочевой пузырь лопнет, если он не даст ему команду освободиться. Он решительно мотал головой, готовый умереть от перитонита. Конечности затекли ещё больше, и начинало ломить в нижней части спины от сидения в одной позе на железном стуле. Стараясь себя подбодрить, Егор размышлял о том, что тяжелее: физические или душевные муки? Мочевой пузырь побеждал.
Прошёл ещё один час. Очень хотелось пить, сердце бешено стучало, Дорохов сжимал до боли ладонями подлокотники, терпя боль в животе, лицо покрыла испарина, и участилось дыхание.
Всё. Больше сдерживать себя он не мог. Зарычав, как дикий зверь, он выдохнул и обмочился. Никогда в жизни Егор не чувствовал себя таким униженным. Семь часов вечера. А может, и не вечера, а утра. Кто ответит?
– Эй! – дико заорал Дорохов. – Ты, бездушная скотина! Покажись, тварь! Что?! Ждёшь, пока я просто сдохну здесь? Боишься в глаза мне посмотреть? Трус! – Снова тишина.
Мигание лампочки начинало сводить с ума. Думать? О чём? Будет ли кто-то ему объяснять, зачем он здесь сидит и что с ним станет дальше или так никто и не появится? Слабая надежда, крохотная, как слеза или капля пота, теплилась в сознании и гнала мысли о неминуемой смерти.
Около десяти часов в боковой стене открылась дверь, она была без ручки и сливалась с поверхностью, будучи до этого незаметной. В комнату вошёл Раевский, одетый в строгий костюм в тонкую полоску, в руках у него был пакет, он положил его у двери. Улыбаясь, Марк прошёлся вокруг стула, прежде чем встретиться со злобным взглядом пленника и заговорить.
– Раньше не мог прийти. Пациенты, видишь ли, задержали.
Они молча смотрели друг на друга. Надежда испарилась, как крохотная слеза или капелька пота, Егор чувствовал, что смерть с косой стоит у него за левым плечом. Лишь желание маньяка надругаться над обречённым не даёт ей довершить своё чёрное дело.
«19 мая, – осенило Дорохова. – Он убивает именно в этот день. А было всего лишь 16-е», – он стиснул зубы, осознав, что мокрые штаны – это только начало пытки.
– Знаешь, – Раевский попятился и прислонился к стене, – мне кажется, я слышу твои мысли. Мы будто связаны. Мне так было хорошо с тобой играть. Но ты прав, ты умрёшь совсем скоро, и вновь я останусь один, без партнёра. Ты помогал мне достигать совершенства. Без тебя эта игра станет скучной.
– Ты – урод. Для тебя это игра? – прошипел с отвращением Дорохов.
– Конечно, – воодушевился Марк. – «Что наша жизнь? Игра!» – пропел он. – Я был рядом с тобой, сидел за твоей спиной, когда ты оправдывался перед женой за опоздание. Ты же помнишь?
Егор зло усмехнулся.
– Ты думал, что гоняешься за мной, – говорил Раевский невозмутимым голосом, – но это я водил тобой, как пешкой, всегда, все эти годы, с того самого дня, когда мы посетили одну и ту же оперу. Ты был моим стимулом. Мне было приятно твоё внимание. Я им наслаждался. Спасибо тебе, Егор, ты скрасил мое одиночество. Жаль расставаться. Но ничего не поделаешь. Пора. Хочешь что-нибудь спросить? Я отвечу честно. Спрашивай.
Марк с любопытством вглядывался в лицо жертвы, ожидая, но Дорохов молчал, глядя прямо ему в лицо взглядом, полным презрения.
– Я всё же поясню тебе некоторые детали, ты должен их знать. Те, что тебя напрямую касаются. – Раевский оторвался от стены и стал ходить по комнате. – О, рассказать хоть малую долю – так волнительно, – он задрожал от возбуждения. – Вязки – это из психиатрии, а стул – из психотерапии. Дальше – немного сложнее. Расскажу. Когда я проходил перепрофилирование, занесло меня на месяц в хоспис на замену ушедшего в отпуск психотерапевта. Это удивительное место. Знаешь, я видел там смерть, медленную, разную. Представь, что ты в хосписе. Ты уже знаешь, что приговорён и дни твои сочтены. О, как по-разному умирают люди! Занимательно! Внезапная смерть малоинформативна, а вот медленная, осознанная даёт человеку раскрыться во всей своей полноте как личности без прикрас и грима. О, это буря эмоций! Я с жадностью их впитывал.