Сущность индивидуума определяют не его чувства или мысли: их нельзя контролировать. Личность определяется выбором. Ты свой сделал.
Едва девушка закончила речь, как дверь с грохотом распахнулась, впустив галдящую ватагу молодчиков.
— Руки вверх! Не двигаться!
— Здесь раненый! Врача!
— В шкафу еще двое наших! Они без сознания.
— Сообщите царю.
Кайла в мгновение ока была взята в плен; наручники на нее уже не требовались.
— Где остальные? — спросил здоровяк, в котором она узнала начальника стражи Бойза.
— Ушли, — лаконично ответила она.
— За решетку ее.
Кайлу под многочисленным, до зубов вооруженным конвоем проводили в одиночную камеру. По кратким разговорам охраны она поняла, что бунт уже подавили и сейчас занимаются “зачисткой” последствий. Также кто-то обмолвился о казни самых ярых участников, которую в показательных целях проведут в ближайшие дни. Однако не это больше всего волновало девушку — она с нетерпением и в то же время с ужасом ожидала услышать что-нибудь о своих товарищах. Но вестей всё не было. Промучив себя неопределенное время, Кайла легла на деревянную скамью, служившую, очевидно, как кровать. Неудобство и волнения быстро уступили нахлынувшей усталости — Кайла безвольно отдалась во власть психодромно яркому круговороту сновидений.
Проснулась она от железного звона. Трудно определить, сколько времени прошло: окон на этом уровне тюрьмы не было, коридор, как прежде, освещался настенными факелами. Перед камерой стоял Бойз и играл по решетке своей дубинкой. На его лысине сверкал отблеск пламени.
— Эй! — грубо позвал он. — Мятежница!
Кайла поднялась и сонными глазами взглянула на него.
— Кучерявый! — улыбнувшись, отозвалась она.
Один из охранников, не сдержавшись, хрюкнул. Бойз нахмурился.
— Пойдешь со мной, — сказал он и пригрозил: не вздумай испытывать мое терпение. Я жалеть не стану.
Кайла вразвалочку приблизилась к нему и, облокотившись о решетку, произнесла:
— У-у, как страшно!
Бойз, хмуря брови, дал знак — камеру отперли. Очевидно, что слух о способностях Кайлы не раз облетел острог, многократно приукрашаясь. В тюремщиках чувствовался суеверный ужас перед хранительницей, порой граничащий с паранойей. Сначала это забавляло Кайлу, потом стало раздражать, а вскоре она привыкла.
Лишь девушка переступила порог комнаты, где ее поджидал Гордон, как десяток его стражников окружили ее, боязливо целясь из ружей. Всем своим видом они давали понять, что в случае необходимости будут защищаться до конца. «Дебилы», — подумала Кайла. Гордон, словно услышав ее мысли, ухмыльнулся. Он жестом пригласил ее за стол.
Сидевшая рядом Ванга оскалилась и стала кружиться рядом.
— Надеюсь, на этот раз никаких фокусов? — спросил Гордон.
Кайла, не сводя прищуренного взгляда с волчицы, отрицательно покачала головой.
— Отлично. В противном случае пришлось бы тебя убить, а я хочу решить наши разногласия иным способом…
— Я не стану помогать ни в какой информации, — перебила его Кайла, — чтобы вы ни собирались со мной сделать.
— В этом нет необходимости. Как ты уже знаешь, Нирлон служит настоящей власти. Он предоставил нам достаточно сведений о планах мятежников. Так, например, сейчас крупный и хорошо экипированный отряд бойцов подступает к поместью некого Григора, полагаю, ты знаешь, о ком я говорю.
Кайла, не моргая, смотрела на него. Ей живо представилась участь Налы и остальных людей в крепости; сердце почти болезненно сжалось.
— Что с теми, которые были со мной? — спросила Кайла после продолжительного молчания.
— Нам донесли, что они прячутся в городке рядом с фортом. Полиция полностью оцепила его, так что дело за малым. Думаю, ты скоро с ними встретишься.
Кайла старалась держаться хладнокровно, однако глаза выдавали ее внутреннюю злобу.
— Как видишь, у повстанцев нет никаких шансов, — продолжал Гордон. — Так зачем жертвовать собой ради провала? Я предлагаю тебе спасение. Прими мое подданство…
— Кто вам донес?
— Одна женщина. Возможно, ты ее помнишь, она работала служанкой при твоей матери.
— Таулина?
— Да. Ну, так, что скажешь?
— Дрянь!
Гордон усмехнулся.
— Вообще-то я имел в виду мое предложение, — сказал он. — Все, что от тебя требуется ради свободы — лишь публичное покаяние.