Выбрать главу

Она вздохнула.

— А про что хотите?

— Нам вчера мойта Орьяна говорила, что вы сами видели, как копша утащил ту девку! Расскажите!

Йер вздохнула снова: и горазда Орья языком трепать.

— Ну хорошо, — она не притворялась, будто ей не наплевать. — Но только нечего рассказывать. Шли из купален с У́стей затемно, увидели, что на тропе, как и обычно, светятся глаза. Она чего-то ляпнула про то, что жуть из раза в раз берет. Я ей ответила: обычный копша, что на двор из-за калитки не шагнет. Она спросила, как я поняла, что это копша — я и объяснила. А она с тех пор заладила, что он, де, клад хотел нам показать. Все вечера пропялилась в окно, глаза эти высматривала на тропе, хотя ей говорили все, что глупость это и дурное дело — кто бы слушал. Ну, однажды те глаза она таки увидела и вышла к ним. И не вернулась.

— О-о-о-о! — нестройным хором затянула малышня.

— А правда, как вы поняли, что это копша был?

— Он правда показал бы клад?

— А кто-нибудь ее искал? Может быть, она вернулась в город, а не в замок, или потерялась по пути назад?

Вопросы сыпались наперебой, от них гудела голова.

— Здесь копш легко узнать. У малахитницы глаза зеленым светятся, у большей части остальных, кто может прийти с гор, не светятся вообще, и только лишь у копши горят красным. А Устю нечего искать — она не возвратится, как и все, кого забрали горы. Лишь в сказках копша хранит клад, какой удачей или хитростью можно забрать, на деле — это тварь, причем тварь злобная и кровожадная. Она сжирает целиком, с одеждой и вещами, а потом выплевывает все непереваренное, как погадку. Так что иногда в их логовах и правда можно отыскать что ценное, если не брезговать, но лучше бы не лезть.

Йерсена тело копши как-то видела — спасибо Содрехту. В другие годы у нее должна была бы быть наставница, какая бы брала ее с собой, когда селяне, горожане или горняки попросят помощи у Ордена, но нынче, когда комтурство почти что целиком отправилось на запад воевать, отдельные наставники для каждого — большая роскошь. Даже невозможная. И Йер учила бы вообще все в замке, только лишь по книгам и рассказам, если б Содрехту порой не позволяли забирать ее — нечасто, но случалось. Мало чародеек оставалось, да и кто бы беспокоился, что неприлично ей одной поехать с уймой мужиков? Брат Монрайт? Он и тут-то когда был, не вспоминал о ней.

— Эй, Йер!

Скрипнула дверь и заглянула Орья, бодрая и оживленная, как и всегда.

— Пошли, отмучилась! Они уже вернутся скоро!

Йер вздохнула с облегчением — свободна наконец. Попозже ее еще будут ждать езда и меч, но этого она ждала сама — гораздо интереснее, чем с мелюзгой сидеть.

Конечно, Орья будет ныть — она-то не послушница, тому же не училась и часами вынуждена была ждать одна. Поэтому-то она радовалась так: и Содрехт наконец-то не в разъездах по округе, и к тому же Йергерт возвратился в замок после пары месяцев отсутствия.

А обращать внимание на всех других Орьяна не желала.

Как только Йер переоделась для занятий на мужской манер под суетливые подначки Орьи, чтобы торопилась, они быстрым шагом перешли пустой тоскливый двор и поспешили в ремтер. Знатные, они ходили, где хотели, не обязанные отрабатывать свою жизнь в замке.

Настоящий ремтер был роднее и просторнее — нет тесной захламленности. И дело даже не в буквальной тесноте — в избыточности, от какой перед глазами начиналась рябь. Йерсена же с детства привыкла к аскетичной строгости дома конвента, где ни у кого нет ни единой лишней вещи. Все свое лежало под подушкой, утварь — по чуланам, и везде царил порядок, чистота… Теперь все это обернулось запустением.

Почти всех братьев-рыцарей услали на войну, и ремтер стал тих и печален. За едой почти что пустовали лавки, накрывали-то всего пару столов, и вместо вечной шумной суеты огромного конвента — мелкий гарнизон. Тем хуже было среди дня, когда казалось, будто замок вымер.

И страшнее от того, что знаешь: может, так и есть. Не угадаешь, может, там, на западе, и правда половина братьев уж мертва, и смех их в ремтере уже не зазвучит, а прежние места позанимают чужаки, каким придется прежних братьев заменить.

Помимо гарнизона оставались всякие увечные, приютские, облаты и послушники, учащиеся магии, да слуги.

Доброй половиной гарнизона была молодежь. Пока что их придерживали почти всех, не отправляли воевать, и те, кто не разъехался решать проблемы по округе, вынуждены были маяться унынием и яростью, слоняясь по пустому замку. Многие бы предпочти биться за веру и стоять бок о бок с братьями, но им велели ждать.

Как водится, терпение и молодость не уживались.

Подруги опустились за столом. Йер — как всегда на краешек, а Орья грудью навалилась по другую сторону, лицо подперла.

— Интересно, через сколько они наконец придут?.. Йер говорил…

Йерсену передергивало каждый раз. Спустя года их так и звали одинаково, и ей порой хотелось закричать: “Но это мое имя!”. Она каждый раз молчала.

Потому что их вражда не обсуждалась никогда — для Орьи с Содрехтом ее как будто не было. И, если собирались вчетвером, Йерсена с Йергертом, хоть не сговаривались, выбирали придержать язык, не заходить дальше негласной, невесть как и почему вдруг взявшейся черты.

— Не знаю. Они любят побывать в доме терпимости после охоты.

Орья недовольно пнула стол.

— И не напоминай. Как будто Содрехт это мне назло: чуть что скажу, он сразу: а вот мои шлюхи!.. — и туда. Сил нет.

Йер ненавидела это нытье. И после стольких лет давно уже отчаялась просить и предлагать от Содрехта отстать. Орьяна думала, что знает лучше. Йер — что дурью она мается.

Потому она решила тему увести:

— Йергерт вон и без тебя ползамка юбок перезадирал, а может быть и города. Пусть лучше шлюхи. Сил нет слушать, как все разговоры по углам о том, скольких он за ночь.

— Да ну, Йергерт — это ведь другое дело… Сколько хочешь можешь на него ворчать, но он хороший. Если б Содрехт вполовину таким был… Но он холодный, точно рыба снулая — я пробовала все! Хотя о рыбе…

— Что?

— Мне способ рассказали тут… — она склонилась ниже, зашептала: — Надо взять живую рыбу и засунуть, ну… туда… Дождаться, пока сдохнет, приготовить, жениху подать. И он тогда будет тебя любить. Я думала вот: рыбу с кухни мне притащат, я приютских упрошу, но как потом готовить и кормить?..

— О Духи… — простонала Йер.

Порою одержимость Орьи тем, чтоб Содрехт ее полюбил, пугала. Иногда — смешила. А в другие дни не вызывала ничего, кроме глухого раздражения. Йер не могла понять, из-за чего Орья не сдастся все никак, не примирится и не удовольствуется тем, чтоб просто уважать друг друга.

— Мне и другое говорили. И про женскую кровь, и про хлеб замешанный на… кхм… Ну в общем в замке этого всего не сделать, к с…

— К счастью, Орья, к счастью. Слышишь хоть себя? Взрослая девка, образованная, а такую чушь по деревенским бабам собираешь.

— Ну а что мне делать? Я попробовала все.

— Остать.

— Он мой жених!

— Вот именно. Поженитесь — и никуда он от тебя не денется. Ты главное не доведи его до тех пор до того, чтоб он от вида твоего шарахался.

— Но он меня не любит!

— И не должен.

— Ты не понимаешь! — Орья подскочила и зло припечатала руками стол. — Ты хоть представить себе можешь, что это такое: столько лет пытаться получить хоть капельку внимания, расположения, желать хотя бы одного доброго слова? А в ответ — лишь безразличие, дурные шутки и все разговоры — только лишь про шлюх! Мне в пику — чтобы знала, что ему общественные девки больше нравятся, чем я. Тебе такого не понять.

Йер только дернула губой в удержанной усмешке: где уж ей.

— Ну что же, шлюхами они, должно быть, с Йергертом сейчас и заняты, раз не явились до сих пор. — Она неспешно поднялась. — Пойду я, надоело ждать. Коня начищу лучше, чем зад протирать.

Орьяна тут же села.

— Брось. Ты Мойт Вербойн, еще ты лошадей не чистила. Ты в орденские чародейки метишь или в конюхи?

Йер хмыкнула. Наставник этого не слышал, к счастью, — он бы рассказал. Про то, что дело бабы — хер держать — не меч, не конский повод. И что либо ты научишься всему как надо, либо к мужниному херу и пойдешь — туда, где с самого начала было твое место.

Пожилой, уже не годный к бою брат не церемонился в словах. Но это — только для послушниц. Светским де́вицам навроде Орьи не положено такое слушать, и Йер, разумеется, не повторяла.

— Хорошо, я посмотрю на георгины. Видела, какие расцвели? Я срезала бы к нам, но жалко ведь — повянут.

Орья тяжело вздохнула.

— Ладно, хорошо. Пошли.

Но, как всегда назло, едва Йер развернулась, тут же обнаружила, что в ремтере стоит проклятый Йергерт с братом Бурхардом.