Взглянул и Содрехт. Может, что-то понял в выражении лица Йерсены, может, без того понятно было, что она не произносит вслух, но только он подумал и сказал:
— Я ведь не буду у нее последним мужем.
Йер не ожидала этой фразы и того, как поменялся тон. Она невольно вскинулась и присмотрелась к удивительно спокойному, но мрачному лицу.
— Я шепчущий, — спокойно пояснил ей Содрехт, видя удивление. — Дар будет медленно меня сжирать, а разум станет угасать. Орья поубивается — для виду ли или все-таки от широты души — а после вытрет сопли и спокойно пойдет за кого-нибудь еще. Если ей сильно повезет, то даже не придется слишком долго ждать.
— Но вы же не переживаете рубеж в полвека. Это еще очень много лет, — не то заспорила, не то засомневалась Йер.
— Да. А ты интересовалась, сколькие и до него не доживают? Или же что делается с нами перед тем, как разум меркнет окончательно? — Он помолчал. — Задумывалась, почему брат Виланд здесь, а не ушел на запад?
— Почему? Я слышала, что что-то со здоровьем.
— Да потому что, пусть пока он ничего, ему уже нельзя туда — там будет слишком много магии. А он уже не в состоянии отгородиться даже с амулетом — здесь-то дом учения обходит стороной. На самом деле… Я не думаю, что он сумеет до пятидесяти доскрипеть.
Йер сжала мерзнущие пальцы в собственной ладони и внимательно смотрела Содрехту в глаза. Он не смотрел в ответ — таращился куда-то в сторону.
— Боишься? — выдохнула она тихо. — Дара, магии? Меня и Орьи?
Он чуть вздрогнул, замер — только ветер трепал пряди. В горах снова зазвучал тягучий заунывный вой.
Йер в напряжении ждала.
— Я больше злюсь. — Она заметила, что он не опроверг ее слова. Ничто из них. — Родиться с этим даром. В жены взять колдунью. Быть отправленным сюда, как будто в родном замке для меня бы места не нашлось. — Теперь настала его очередь драть траву. Он зажал пучок в ладони, а затем пустил его по ветру и смотрел, как вертятся травинки. — Много лет назад сама традиция облатов началась с того, что Ордену нужны были заложники, чтобы Рода, какие присягнули, не решились бунтовать или интриговать. С тех пор все будто изменилось, и теперь никто не просит присылать нас, это делается добровольно, потому что выгодно иметь в столице связи. Только почему-то чувствую себя я именно заложником.
Йер промолчала. Сорвала с губы сухую корочку.
— А знаешь, что в особенности злит? — Содрехт мгновенно сменил тон и все-таки взглянул в ответ так резко, что Йерсена вздрогнула. — С тобою я могу об этом говорить. А с Орьей — нет.
Она молчала снова. Потому что в голове сквозила мысль: а почему с ней — можно? Она ведь не в силах ни помочь, ни даже что-нибудь сказать в ответ.
Орья тянула Йергерта за руку, а тот это позволял, хотя и вяло упирался.
Стоило шагнуть под арки галереи между резиденцией Верховного Магистра и домом конвента, как в лицо стегнул злой ветер, налетевший из предместий.
— Стой.
Орья недоуменно оглянулась. Йергерт на мгновение задумался, что ей сказать — простое “нет” она не принимала.
— Незачем идти в фирмарий. Даже если будут волдыри, позорно бегать к полусестрам из-за ерунды.
— Но это глупо, — она убежденно уперла руки в бока. — Ты что же, в самом деле станешь мучаться с ожогами просто из гордости?
Йергерт держался, чтобы не скривиться.
Дело, к сожалению, было не в гордости. Он сам не знал из-за чего предпочитает избегать родителей с таким усердием — прошли те времена, когда они могли хоть что-то ему сделать. Мать теперь уж руку не поднимет, а решит орать — так он найдет, что ей ответить, а отец… Он — попросту развалина, теперь уже почти не походящая на человека. Йергерт сомневался, что за бледным и измученным лицом еще осталось что-то от того, кем Гертвиг был хотя бы года три назад — про молодость, какой он не застал, никто не говорит.
И Йергерт чуть ли не до бешенства терпеть не мог тот факт, что вот от этих двух нелепо жалких человек он вынужден шарахаться так, будто их боится. Только сделать ничего не мог. Мысли о том, чтоб встретиться, почти что парализовали, отупляли.
— Я не мучаюсь. Уже даже не чувствую.
— Еще бы чувствовал на ледяном ветру! А я вот вижу, — Орья подошла поближе, чтобы разглядеть в упор, — что весь подбородок красный.
— Если просто красный, значит, и не будет волдырей. Вино окрасило.
Он настороженно следил за тем, насколько близко она оказалась. На глазах у Содрехта и Йер он не одергивал Орьяну — потому что без того все видели, что он здесь ни при чем и потому что еретичка пристально следила краем глаза каждый миг. Как только Орья отставала, та как будто бы теряла интерес и Йергерт все не мог понять, что изменилось. Он не помнил, чтобы в ее поведении читалось столько безразличия до этого. Но стоило ему уехать, и она как будто позабыла про него, про то, что у нее нет права отводить глаза.