— Йо́лла, я тебе все постелила.
— Да, спасибо, — мельком отмахнулась та и продолжила для Йер: — Знакомься, это Дре́га. Мы учились вместе и сдружились, так что я уговорила отца, чтобы он ее при мне оставил и взял в Орден, как полусестру. Кто ж знал, что из-за этого мы обе тут окажемся!
Она хохотнула, но невесело, и Йер задумалась, а сколькие из них не ждали этого, и не хотели здесь быть. Она и сама не чувствовала радости и удовлетворения, что наконец-то там, куда стремилась столько лет, но все отмахивалась, думала, что это временное, что ей надо лишь освоиться… А остальные?
Кашевары уж заканчивали кипятить похлебку, и все увивались вокруг стаей мух.
Йер с полной миской отошла в сторонку, нашла взглядом Йотвана. Неловко было подойти, но и не подойти совсем — еще странней. Она гадала, можно ли его отвлечь. Решилась, наконец-то.
— Здравствуй… те.
Она так и стояла над ним с миской, чувствуя себя невероятной дурой.
— Что хотела?
Он легко сказал это меж двух ложек похлебки, не замедлившись и не отвлекшись.
— Мы давно не виделись, — сказала она осторожно.
Йотван промычал что-то невразумительное, продолжая есть.
Йер жутко захотелось вдруг спросить: я сильно выросла? такой ты меня представлял? Она сама смутилась глупому и бестолковому порыву.
— Как ты здесь? — спросила она вместо этого.
Он глянул укоризненно. Жевать закончил, проглотил, пальцами вынул из зубов застрявший шмат и лишь тогда ответил:
— Ерундой не майся. Лучше жри быстрее, тут никто не будет ждать, пока ты ковыряешь в миске, — и он хлопнул по коленям и поднялся. Отошел на несколько шагов. — Слушайте все! — И зычный голос полетел над лагерем; все отвлеклись от дел и оглянулись.
Йер покрепче сжала миску, проводила его взглядом и уставилась в слабую рябь в похлебке, сжала зубы. Через силу, через стиснутые зубы выдохнула, взялась быстро есть и слушала.
— С этой ночи караульных станет больше. Теперь на ногах должна быть пара чародеек, а еще целительницы, что следят за ранеными, и один из нас, — он указал на Йергерта. — Поскольку вы тут сопляки, проговорю отдельно: исполнять любой приказ незамедлительно, не думая, не мешкая. Ослушаетесь — наказание военное, и девкам тоже. Привыкайте.
— Первые полночи сижу я, — продолжил Йергерт. Йер не ожидала, что знакомый низкий голос прозвучит так властно, требовательно и взросло. — Из сестер вы двое и… — он быстро нашел взглядом Йер, — вот ты. Целительницы — сами разберитесь, кто из вас способен просидеть хоть сколько-то часов вменяемым.
Йерсена скрипнула зубами, но смолчала. Ей хотелось бы сейчас его заткнуть, но права не было. Хотелось показать, что он теперь докучливая маленькая блошка — черные плащи их уравняли, она долго этого ждала. Но оставалось только проглотить досаду: и теперь он, разумеется, не мог не сделать гадость, раз уж случай выпал. Голос, может, повзрослел, но сам он — нет.
Она доела мрачно и угрюмо и, пока все прочие готовились ко сну, уселась у костра колдуний, взялась чистить вымаранные кольчугу и одежду. С ней вдвоем сидели рыжая Йоланда, всем всегда бросающаяся в глаза своей приметной шевелюрой, и Герра́да — де́вица из Гейно. Они завели негромкий разговор, а Йер сперва еще поддакивала, но потом и это перестала делать, слушала вполуха и возилась, то и дело глядя ослепленными костром глазами в черноту густого леса.
Караул несли простые серые плащи, что патрулировали вдоль границ стоянки, за поставленными в круг возами, а колдуньи, как и Йергерт, грелись у костров — на тот лишь случай, чтоб не мешкая вмешаться. Целительницы то и дело проверяли раненных, возились то с компрессами, то еще с чем, но кроме этого возня утихла, опустилось злое и колючее безмолвие холодной ночи. Свет огней рассеивал туман.
Осень не скупилась на него, густая дымка то и дело путалась в ногах. Йер пару раз в пути случалось открывать глаза в настолько плотной белизне, что лагеря — и то не разглядеть.
Теперь же она вглядывалась в черноту между возов, прислушивалась к стонущим стволам, пугалась оттого, насколько здешний лес ей чудился живым — она узнала, кто в нем прячется.
В темноте носились шустрые ночные твари, слышался случайный хлопок крыльев, писк и треск неосторожно сбитой веточки, возня в гниющей, сбившейся в комки листве — сплошная какофония, теперь таящая в себе угрозу: может, это и не суетная мышь, а неудачный шаг врага? Он, может, уже приближается, теряется среди ветвей, что мельтешили на ветру, готовится напасть, ведь освещенный лагерь — будто на ладони.