— Повторю: на колени.!
Девки ошалело переглядывались, и Йер знала, что в глазах друг друга они силились увидеть, страху или гордости им поддаваться. Многие не ждали — уже опускались, но другие сцепливали зубы. Даже среди тех, кто оказался сзади, отыскались те, кто опустился в грязь.
— И вы послушаетесь?! — Все еще держащаяся за живот Йоланда поднималась. Взгляд ее горел, когда она осматривала всех. — Мы орденские сестры и клялись служить и подчиняться воле Ордена и Духов, чить устав и знать статуты, но никто из нас не обещал сносить такое. Ни один статут не говорит нам унижаться перед непонятно кем!
Йер тягостно сглотнула. Она различила, что почти неуловимо фоном ко всему звучит скулеж — Геррада, ткнувшаяся в землю чуть ли не лицом, почти что выла.
И Йерсена вспомнила вдруг: она ведь из Гейно, как и Ротгер.
Он, что самое ужасное, не злился. Наблюдал, как поднимается Йоланда и как остальные вскидываются, и улыбался предвкушающе и выжидательно, почти что благодушно. Дал им время осознать ее слова, и лишь тогда легко, непринужденно, дал ей по лицу и снова уронил на землю. На сей раз он наступил ей на голову, и Йер против воли потянулась к горлу, вспоминая, как оно — когда грязь с каждым вдохом забивает рот.
— Остановитесь! — пискнула испуганная Дрега.
— А то что? — Глумливо уточнил брат Ротгер.
И девчонка — из простых, не знатных, в самом деле знающая свое место — мялась и металась, разрываясь между тем, чтоб броситься помочь подруге и боязнью что-то сделать брату рыцарю. Но время шло, Йоланда вырывалась все слабее, и тогда с нелепым писком Дрега кинулась вперед.
Он отшвырнул ее, точно щенка.
— Смотрите и запоминайте, — сказал он. — И чтобы ни единая другая сука с места не сошла.
Но было поздно. Этого хватило, чтобы взбунтовались почти все, и девки, позабывшие про колдовство, огромной кучей понеслись на рыцаря, вопя и вереща, как стая касн.
Йер точно приросла к земле, и, все еще касаясь шеи, наблюдала, как толпа захлестывает Ротгера, дерет ему лицо, рвет волосы — и дальше можно было разобрать только возню и крики. Она силилась понять, что делать — помогать ли чародейкам или рыцарю, бежать ли за подмогой? Что ей, орденской сестре, на самом деле полагалось сделать? Полагалось ли вообще?
Вдруг что-то громыхнуло, и разрозненную суету сменили уж другие крики. Йер почувствовала раньше, чем на самом деле поняла — отлично знала это чувство, когда мир как будто бы застыл, и воздух замер, морось зависала каплями, что перестали лететь вниз — так колдовали маги. Грань разорвалась огромной трещиной, и чародеек просто разметало в стороны.
Брат Ротгер поднялся. Небрежно провел пятерней по волосам, откидывая их с лица, смахнул с плаща несколько комьев листьев и травы и лишь тогда с презрением окинул взглядом чародеек, что барахтались в грязи. Демонстративно перебросил полу за плечо и приподнял рукав, чтоб в мутном свете зыбкого утра продемонстрировать айну на загорелой коже.
Не просто маг — высокий Род, иначе не показывал бы так.
За это время чародейки стали подниматься. Он с гортанным хохотом махнул рукой вниз — и порыв шквального ветра со стеной воды вдавил их грязь и распластал.
Йер с удивлением осознавала, что ее не зацепило. Рядом с ней лежали те, кого макнуло в жижу, но она стояла и не чувствовала ничего, кроме огромной силы заклинания. И так же не задело и Герраду.
Колдовство отхлынуло, но в этот раз колдуньи не спешили подниматься. Обессиленные, они сплевывали грязь, пытались утереть ее с лица, и было видно: он вбил в них покорность.
— На колени и ползите. Снова в два ряда, как и стояли — приказал брат Ротгер.
И они ползли.
Перед глазами Йер полдуньи, что не разговаривали с ней за то, что она Мойт Вербойн, как чернь барахтались и вошкались в грязи. И в этот миг она не чувствовала жалости — одно презрение.
Она и раньше знала: люди любят стоять на коленях, до смешного любят. Почему-то думают, что смогут так расположить к себе тех, кто сильнее, но на самом деле — это было видно в глазах брата Ротгера — могущественным просто нравится смотреть, как кто-то унижается. Их не жалели, не прощали, уж тем более не исполняли их желаний — просто упивались унижением и тем величием, каким желали их облечь коленопреклоненные.
И в следующий раз он сыщет новый способ их унизить и поставить на колени.
— Вам сегодня полагалось уяснить одно: что если вам приказано, ты вы без возражений исполняете. Не думаете и не препираетесь, а просто делаете. Если вы не в состоянии подняться, натянуть одежду и пойти за командиром, не уляпавшись по самую макушку, то вам тут не место. Если хочется играть в любимых дочек знатных папенек, то я напоминаю: будь вы им нужны — никто бы не отдал вас в орденские сестры. Выдали бы замуж, и вы высирали бы сейчас по пятому, десятому, какому еще выблядку, а не торчали здесь. А раз вы тут, то значит это лишь одно: на вас всем срать. Подохните вы или под наемника подстелитесь — кому какое дело. Я бы мог хоть тут велеть вам отдаваться мне в порядке очереди и прирезать всякую, какая станет спорить. Выкину потом в кусты и кто докажет, что то — не зверье и не заблудший еретик?