Все чародейки обернулись на ее, и взгляды их были остры и холодны.
— Нет, так рассказывали. Это было до того, как меня батька отдал в замок.
— Мало ли, чего рассказывают, — мрачно буркнула Йерсена. Не могла поверить, чтоб он оставался в Ордене после такого. Ладно на войне, но в собственном конвенте — просто невозможно. Да и ей самой не приходилось ни про что такое слышать, хотя сплетни пфлегерских и фогтских замков братья то и дело привозили — уж такое громкое событие они не пропустили бы.
— Ты будешь его защищать? — вскинулась Дрега.
— Не его, а Орден. Мы — не сборище ублюдков и головорезов, и такому не доверили бы плащ.
От взглядов Йер едва не ежилась, но сдерживалась, и вздохнула с облегчением, когда всех отвлекло нелепо громкое “Л-ля, уж второй день между ног болит!” от серого плаща, что плелся мимо с миской. Бледный и осунувшийся, он втолковывал это приятелю, махая ложкой.
— Ну, ты главное не повторяй за тем… как его звали? Ну, кто зуд в паху решил унять об дырку в гнезде шершней. Его, помнится, похоронили с тем гнездом — так хер распух, что было не достать…
— Так ведь уже почти зима, какие шершни…
За день ветер разошелся до того, что не было спасения и за крутыми склонами оврага — рвал плащи, прически и подолы. Шквальные и своевольные порывы первый раз за много дней рассеяли туман, но небо оставалось мутно-белым.
Костры льнули к веткам и поленьям, но в другой миг уж рвались с них, словно пожелали вовсе оторваться и освободиться. Взбудораженное пламя уже опалило не один подол.
И из тугого рыбьего хвоста вытрепывало пряди, а уж челка вовсе встала дыбором. Йер даже не пыталась поправлять. Она старалась поплотнее запахнуться в плащ, но даже плотный ватмал толком не спасал, а уши со щеками вовсе жгло — настолько беспокойной выдалась погода.
Вечером толкаться к кашевару ей пришлось одной, не вместе с остальными чародейками — те сторонились, а напрашиваться или извиняться она посчитала унизительным и жалким… Именно тогда ее нашел вдруг Содрехт.
В его руках уже дымилась миска, но он все равно встал рядом с Йер и с нею дожидался ее очереди.
— Слышал, вы сегодня с Ротгером знакомились, — задорно бросил друг. — Хлебнули грязи?
— Значит, он со всеми так, — отозвалась Йерсена. — Неужели не одергивал никто?
Не сказать, чтобы она ждала, но думала, что ведь наверняка случалось оказаться здесь колдунье, за какую было кому заступиться.
— А с чего бы? — Усмехнулся Содрехт. — Он все делает как надо. Ты потом поймешь.
— Что я пойму?
— Что его бояться надо больше, чем врагов. Да и вообще любого командира. Вам, колдуньям, повезло конечно — прямо в бой вас не кидают, ставят с фланга, за укрытие, откуда колдовать удобнее и где не так уж страшно — всяко не сравнить с тем, чтобы прямо в бой идти. Ну да и вам хватает своего дерьма. Но ты особо не переживай. Какой-то месяц и все это будешь вспоминать со смехом.
— Неужели? — явственно засомневалась Йер.
— Говорю тебе! Когда только приехал я, у нас, я помню, одному особо наглому в рот ссали, чтобы меньше выступал. Не Ротгер, правда, нам другой мозги вбивал… Теперь как проклятые ржем, как вспоминаем.
— Тот, кому в рот ссали, вряд ли ржет, я думаю?
— Ну… — Содрехт чуть замялся. — Тот уж умер. Кажется, под Э́нсингом. Я сам огреб там так, что смутно помню, что и как. Спина, зараза, до сих пор болит.
— Ходил к целительницам?
— Да ходил, а толку? Я же сраный шепчущий — что они сделают, поохают? Конечно, когда из-за боли крючит и на части рвет, об этом мало думаешь, орешь, как тварь, чтоб что-то сделали, и молишь, унижаешься… А после стыдно посмотреть в глаза. И бегаешь благодарить всех Духов, что целительницы нас таких уж тысячами видели, не соглашаются. Больная спина все же лучше, чем безумие.
Йер только тяжело вздохнула.
С разговорами время летело быстро, и Йер даже не заметила, как подошла к костру. Она с упоением вдохнула жаркий и пахучий пар — капуста, перетушенная с колбасой, и добрый кусок хлеба.
Задержаться Содерхт ей не дал — с собою потянул через заполненные улочки, змеящиеся меж шатров.
— Ну все, пришли!
Вокруг поленницы без всякого порядка разлеглись пеньки и бревна, то ли еще не напиленные, не нарубленные, то ли от чего-то к тому непригодные, и их облюбовало множество людей. Йер краем глаза заприметила Герка и Йона — серые плащи, знакомые ей по Лиессу. Она мелко им кивнула.
Но среди всех остальных отдельно сидел Йергерт, что небрежно ковырялся ложкой в миске, — вид его был кислый, мрачный, и, Йер знала, не сулил хорошего. Она остановилась.