И Йер поймала себя не безмолвным переглядывании не с ним, а с Йергертом. На том, что Йергерт слишком хорошо знал, что она хотела слышать — и сказал именно это.
Он опять был прав: они невыносимо хорошо друг друга понимали.
Встревоженная этой мыслью, Йер решила поскорее сменить тему:
— Ясно… А чего в округе слышно?
— А да вот как раз и обсуждали, пока за тобою не пошел: отряд вернулся с патруля и, говорят, следы видали. Женские. Теперь гадаем: это кто из наших шлялся, из еретиков или чего еще.
— Из лагеря так просто не уйти. И даже отвратительнейшие из всех еретиков не потащили бы с собою баб в болото, партизанить против нас, — не в первый раз, должно быть, вставил Йергерт.
— О, ну значит это был след чумной бабы, — фыркнул Содрехт.
И лишь Йер заметила, как Йергерт дернулся и как сжал губы до того, что заострились все черты лица.
— Здесь с чумой настолько плохо?
— Так нет, в том-то и дело! — мигом распалился Содрехт. — Просто этот вот зануда со своей чумой уж душу из меня достал, зудит и ноет, ноет и зудит. Вот как сказали про следы, так сразу говорит: чумная дева, будто больше вариантов нет! Чесслово, Йергерт, с тобой стало невозможно. Иди выпей, я не знаю, девку где зажми, еще как развлекись — а то уж выть охота.
Йергерт вскинул взгляд, но не сказал ни слова — даже Содрехт вздрогнул.
— Ну чего уставился? — набычился он. — Хочешь, шлюху ту последнюю еще раз позову? Зря отказался присоединиться в прошлый раз — немало пропустил.
— Зато она вся целиком была твоя, — лениво отозвался тот без интереса.
— Это да… Хотя вдвоем-то жарить интереснее… — На миг Содрехт примолк, задумался. — Как буду дома, надо что ли будет с Орьей что-нибудь такое провернуть. Все будет не таким бревном.
Йер дернулась и постаралась промолчать, но не смогла:
— Она ведь не шлюха, а жена тебе.
— А разница? Ведь баба же она? Еще какая. Значит, рот и между ног дыра есть — что еще-то надо?
Йергерт молча отвернулся, но Йер показалось, что он на мгновение мазнул по ней коротким взглядом. Она не смогла стерпеть опять:
— Она — дочь твоего же Дома. Уважай хоть ее Род, раз не ее саму.
— Не больно-то ее Род уважал меня, когда подсунул в жены блядь.
Йер нахохлилась и сплюнула прядь изо рта — уже не пробовала поправлять. Столкнулась взглядом с Йергертом — казалось, ему этот разговор не нравится еще сильней, но только он молчал и губы поджимал: уж у него-то точно права нет про это что-то говорить.
А еще она вдруг разглядела, что и Содрехт косит взглядом, упивается гадливостью, почти что мукой, что с трудом, но все-таки угадывалась в лице друга.
Он специально это говорил.
И Йер невольно задалась вопросом: для чего они еще пытаются поддерживать эту увечную и безнадежно умершую дружбу?
— Хватит уже, а? Мне жутко надоело слушать, кто кого как трахал, уж тем более — про Орью, — утомленно попросила Йер.
— Эх, бабы… Вот пока ты не приехала, тут эта тема никого не напрягала.
— Мне уйти, чтоб не мешать? — Йер чуть приподнялась.
— Нет уж, сиди, — влез Йергерт. Низкий голос резал слух. — Чем меньше он кого-то трахает, тем больше разговоров. Если при тебе заткнется наконец — сиди.
— Тебя я не спросила, — больше по привычке огрызнулась Йер, но правда села.
— Ты бы пасть не разевал. — Угрюмо буркнул Содрехт. — Не знаю, что там тебе нынче в голову дало, но говорю: иди уж выеби кого-то и уймись. Иначе, видят Духи, я уж скоро суну тебе в рожу.
— Мне отчитываться?
— Духи, хватит! — возмутилась Йер. — Вы можете еще о чем-нибудь поговорить? Честное слово, я сейчас уйду.
— Так шла бы, что права качать?
Она не сразу осознала, от кого это услышала. Сказал бы Йергерт — даже не заметила бы, но от Содрехта звучало отвратительно обидно.
Он как будто в первый раз за все года так огрызнулся на нее. И Йер, растерянная, пялилась, не зная, что сказать.
Неугомонный ветер кидал волосы в глаза и зло свистел. Молчание придавливало тяжестью корней огромного могильного явора.
— Ну чего уставилась? — как будто чуть смутившись, буркнул Содрехт, пряча взгляд.
Она не знала, что ему сказать.
Йер не могла припомнить, чтобы прежде он цеплялся так хоть бы к кому-то, уж тем более не к ней, да и не к Йергерту. Конечно, понимала почему, но все равно до боли грустно и печально было наблюдать, что оставалось от когда-то крепкой дружбы.
Она начинала сомневаться даже в том, что Содрехт до сих пор ей друг.
И с этой мыслью остро укололо одиночество: ни Йергерту теперь нет дела до нее, ни Содрехт больше не казался верным и знакомым. Йотван тоже — он и вовсе потерялся в этой лагерной возне и запропал куда-то, может, и не вспоминал о ней.