— Ты не слышала, как кто-то хохотал? — спросил он резко.
— Я и хохотала.
Йергерт нахмурился сильней, опять заозирался и как будто потерял к ней всякий интерес.
А Йер вдруг ощутила, что ей стало холодно. Ужасно холодно и одиноко, будто стылая ночь лишь теперь сумела дотянуться до нее и запустила пальцы под тяжелый плащ, пересчитала позвонки.
Он больше ничего ей не сказал.
Глоссарий
Айнарм, он же эйнарм (от нем. Einarm — “одна рука”) — одноплечевая тенсионная метательная машина, характерная для средневековья.
Часть V. Глава 6
Дни сменялись днями, и Йер стала привыкать.
К тому, как утренняя хмарь не рассветает и к тому, что солнца не увидеть за густыми тучами. К туманам, что не отступали. К мороси. К орущим шилохвостям, что не улетели прочь. К тому, что небо здесь огромное, не ограниченное скалами высоких гор. К непросыхающей грязи. К порядкам лагеря и суете.
Его отстраивали. Убирали перебитые опоры и разорванные ткани, выставляли новые шатры и хоронили мертвых. Но как прежде, разумеется, не стало.
Караульных отправляли больше, в патрули ходили чаще. Изменилось настроение: тревожней и угрюмей стали полубратья с полусестрами, разнузданней и бешенней, словно в последний раз устраивали сборища наемники, надрывней и проникновенней выступали шпильманы.
Довольно часто чародеек гнали на учения. Нередко появлялся там брат Ротгер, но уже не позволял себе такого, как тогда, впервые.
Йер не упускала случая присматриваться и прислушиваться к жизни лагеря — ей многое казалось удивительным. Порою патрули рассказывали небылицы, будто им случалось видеть дом, что вздумал сойти с места и отправиться куда-то на своих двоих. Порой наемники устраивали своры, потасовки, в кутеже и бешенном угаре брали шлюх, пускали их по кругу прямо у своих костров, и все это под несмолкающий напев бессменной песни “Есть ли что на свете лучше, чем наемником прослыть?..”. Порою целый лагерь собирался у помоста и смотрел, как порют в чем-то провинившихся, и раз Йер видела, как у позорного столба стегали даже рыцарей и чародеек, будто те — простые слуги. Дико было наблюдать, как вечно пьяные наемники орут “Эй, вымя вывали!” сестре.
Но такова была жизнь лагеря. Безумная и странная в смешении несовместимого, шумящая веселым выступлением задорных шпильманов и ужасающая шепотками про чуму и бесполезность всех усилий в этом проклятом краю.
Все это было здесь за повседневность, и как в первые дни Йер казалось, что она не в силах будет в этом пообжиться, так со временем ей стало чудиться, что после этого она не сможет уже никогда прижиться в мире и покое при конвенте.
В тот день все снова стягивались у позорного столба, еще шумнее и безумней, чем обычно. Йер сперва не понимала суеты, пока не различила в толчее летящий моровым поветрием негромкий шепот: “Дезертиры!”.
Все собравшиеся расступились, когда тех погнали на помост. Изорванные в мясо спины кровоточили, лохмотьями свисала то ли кожа, то ли ткань — не разобрать, и шедший впереди палач порою останавливал их, чтобы рвать и без того увечную плоть раскаленными щипцами — рядом волокли жаровню.
Их взводили на помост, сажали на колени и пороли снова. Палач спрашивал их, в чем же их вина, и заставлял до сорванного голоса все громче повторять ответ, а после каяться, просить прощения и наказания, благодарить за боль…
Двух так забили насмерть. Остальным палач выкручивал суставы до невыносимого сочного хруста, запирал в колодках и, истерзанные, обратившиеся в куски мяса, они оставались ждать, пока промозглый холод и кормящиеся возле лагеря вороны довершат их муки.
Лишь один, совсем еще молоденький, лишенный серого плаща перед помостом, у колодок смачно сплюнул кровь с соплями и сказал срывающимся ломким голосом “Ебись ваша война конем, и Орден с нею, и вы сами”.
Его выпороли снова — до того, что среди мяса на спине виднелся позвоночник.
После этого в центре помоста встал один из рыцарей и долго и дотошно распинался, как постыдно и позорно дезертирство, и как Духи не прощают малодушия и жалкого убожества трусливых мелочных душонок.
Рядом с Йер кто-то ехидно прошептал “Не Духи не прощают. Вы”.
Но куда больше ее впечатлило то, как после этого толпа народа разошлась обратно по своим делам — беспечная и будто позабывшая, что только что увидела. Лишь несколько угрюмых лиц напоминало: это в самом деле было.
На помосте деловитые наемники срезали с полумертвых дезертиров волосы — сгодятся что-нибудь набить или добавить в глину, чтоб не трескалась. Еще один невозмутимо ссал на угол.