Пока Йер украдкой наблюдала, ее отыскал брат Ротгер. Он велел собраться у тропы вдоль склона, и туда же звать других колдуний из молодняка. Плетясь по круто взмешенной грязи Йер думала, что предпочла бы снова сносить брата Ротгера в другой день, не сегодня — только выбора-то не было.
Когда все сестры собрались, он, как и в самый первый раз, повел по мокрой, оползающей тропе, завешенной ветвями и стеблями — позади скрывался лагерь с его суетой и шумом, отступал туман, что слизывал деревья по верхушкам склонов. Чародейки шли понурыми и мрачными — всех впечатлило зрелище и все не в настроении были выносить муштру. Иные, кто успел сдружиться, осторожно брались за руки украдкой и ловили долгие прямые взгляды от подруг. Йер хохлилась и силилась не замечать.
Поляна, на какой брат Ротгер показался им впервые, в этот раз не пустовала — были здесь и чародейки из наставниц, и нахмуренные рыцари, и несколько людей, раздетых до белья.
Йер с удивлением узнала рыцарей и в них.
Как в прошлый раз, противно моросило, а лес растворялся в дымке. Дудник надоедливо цеплялся за плащи широкими стеблями. Ротгер, дожидаясь их, небрежно срезал один, обстругал с концов и дунул. Вышел резкий и не слишком чистый звук, лишь больше взволновавший.
Рыцари с колдуньями смотрели с укоризной, но молчали.
— Это — дезертиры, — едва молодые чародейки встали, сухо объявил им Ротгер, махнув дудкой. — Думали уйти и увести с собой своих людей. Ну, что люди те уже не слишком люди, больше мясо, вы увидели. Настало время этих.
Девки переглядывались — не могли еще понять, зачем они здесь, но и без того тревожились, не ждали ничего хорошего. Йер видела их взгляды, их смятение, их дрожь.
— Не слишком-то полезно, если чернь увидит, что на самом деле рыцари бегут, как и они, и, как они, убого дрищут под себя, чуть только снимешь кожу до кости. Зато весьма полезно вам освоить то, что будет вашей службой еще долго, — по кривой усмешке брата Ротгера и по его презрению понятно было, что он предвкушает то, что нынче будет.
Хмурая наставница шагнула ближе к ним.
— Во время боя тем, кто вздумает бежать, пощады нет. И часто именно колдуньи с ними разбираются. Тут, может, и не поле боя, но суть та же. Из всех них никто не должен выжить. Приступайте.
Тишина была такая, что, казалось, было слышно, как на рыцарских доспехах оседает морось. Ни единая колдунья не пошевелилась. Дезертиры пялились на них безмолвно, исподлобья, и как будто знали, что от взглядов этих чародейкам будет только хуже.
Йер мучительно жевала губы изнутри.
— Сожгите всех их, — подсказал брат Ротгер.
— Он огонь!..
— Священен? — рыцарь фыркнул. — В том и смысл. Они хоть и ублюдки, но ублюдки благородные. Не воронью же их бросать, как шваль без рода и без имени.
— Но здесь есть жрец! — упрямо возразила неуемно смелая Йоланда. — Жечь позволено лишь тех, кого без этого нельзя похоронить!
— Я больше бы переживал, что вам позволено лишь выполнять приказы, а не спорить с ними.
— Ротгер прав. Вы здесь не чтобы препираться, — вставила наставница.
— Ну что ссыкухи, нравится? — вдруг подал голос дезертир, особо наглый и подавшийся вперед. — Вас столько лет воспитывали на историях о благородном Ордене, а по итогу вот: одни бегут, вторые дрессируют вас, как их наказывать. Так наслаждайтесь, три пизды вам в рыло! Привыкайте! Вы такого много тут уви!..
Один из рыцарей без лишних разговоров сунул ему в морду доброй латной рукавицей.
— Я вам помогу, — смешливо продолжал брат Ротгер. — Каждая должна убить хоть одного. Кто этого не сделает — ослушался приказа и наказан будет соответственно. Грешить не так уж страшно, когда зад спасаешь, а?
Наставница зло зыркнула, но промолчала.
Йер мучительно сглотнула.
— Считаю до пяти, — и резко Ротгер дунул в свою дудку.
Первой дернулась Геррада. Заполошно вывалилась из толпы подруг и, бормоча что-то невнятное срывающимся голосом, несмело подняла ладонь. Она тряслась, а по лицу катились слезы.
Ротгер дунул еще раз.
Зажмурившись, Геррада взвизгнула и резким жестом разожгла нелепо слабый огонек. Стреноженный и неспособный бегать дезертир не вспыхнул целиком, а вынужден был ощущать, как пламя медленно расходится от мигом оголенного плеча, с какого оползла сгорающая ткань.
Он выл, орал, метался, а на коже набухали волдыри. Другие дезертиры тоже взялись биться, и ожесточение сменилось ужасом. Они орали и шарахались, стараясь уберечься от огня, один пытался поползти к ногам наставницы и умолял о чем-то — слов не разобрать.