Плотная стена за миг разгородила лагерь. Резкие тугие струи барабанили по ткани, молотили непрерывной дробью, и, казалось, еще миг — пробьют навес, низвергнут ярость всем на головы.
Жутко было наблюдать, как разгулялась непогода.
— Духи гневаются, — тяжело вздохнула женщина в углу.
— Ох, гневаются… — согласилась с ней другая.
У границы шатра лужа разлилась рекой и пузырилась, точно закипевшая; летели брызги; вымочило кем-то снова позабытый на плетне чепрак, а сверху зло сверкали молнии почти без перерыва; гром не успевал стихать.
Поднялся Йергерт. И вдруг развернулся, подошел к Йерсене и сел рядом. Он принес с собою запах табака, и Йер не утерпела: снова глубоко вдохнула, чуть прикрыла веки, насладилась мигом прежде, чем почувствовать горечь досады: и чего пришел?
— Как Содрехт? — спросил он, как спрашивала и сама она в их прошлый разговор.
Йер знала: Йергерт не ходил и не проведывал его за эти дни ни разу. И теперь сидел почти что безучастный, только затянулся заново набитой трубкой и тягуче выдохнул густое облачко сизого дыма, быстро растворившеся в полумраке.
— Как и был: он поправляется, но медленно, — ответила она, кося глазами. — Если интересно, то сходил бы сам.
— Я не хотел.
Она цеплялась больше по привычке и не ожидала честного ответа. Думала, что огрызнется или просто промолчит.
А Йергерт даже не заметил ее удивления: пожевывал мундштук, не отрывал глаз от дождя — свет гаснущего дня лег отражением, изъеденным тенями от ресниц. Русые волосы лежали на плечах в сумбурном беспорядке — явно свежевымытые.
Она отвела глаза и опустила их на лужу, что по-прежнему кипела пузырями. Может, к лучшему, что у нее получится отвлечься от затеи чародеек.
— Чего ради вы все дружите? Вы еле терпите друг друга.
Ее голос почти слился с громом — до того, что Йер сама засомневалась, точно ли сказала вслух.
— А что еще нам делать? Ненависть разыгрывать? — Он снова затянулся, снова в нос ударил запах табака. Казалось, вместе с дымом Йергерт смаковал и фразу. — Содрехт рассудил, что не желает терять друга из-за женщины. А я не спорил.
— Только все равно ведь потерял.
— Я знаю.
— И зачем тогда все это? — Йер не удержалась, развернулась к нему и уставилась в упор.
— Если бы я не подыгрывал, то был бы мертв.
— Чего? — Она смотрела и не понимала, а он упивался ее удивлением.
— Здесь хватит просто отвернуться или не услышать зова. Еще проще подтолкнуть в бою — никто и не заметит. — Йергерт провожал дождь удивительно стеклянным взглядом. — А я не рассчитываю ни на щепетильность, ни на честь.
Ей не нравились его слова, тревожащие, неприятные, корежащие изнутри. Она хотела спорить, но и в то же время не могла не признавать, что Содрехт изменился, и она уже не знает его, как облупленного.
— И зачем ты это мне сказал? Я ведь могу и рассказать ему.
— Он знает, — усмехнулся Йергерт. — И ему все нравится. Ты думаешь, чего он лезет каждый раз из кожи, чтоб меня задеть? Надеется, что я однажды не сдержусь, дам повод.
— У него есть повод.
— Слишком старый.
Йер еще раз привалилась лбом к опорному шесту. Дождь лил, бурлила лужа. Отупляющая тягомотная усталость вяло билась с любопытством: все прошедшие года ей было интересно получить один ответ.
— Зачем ты сделал это с Орьей? Ты ведь знал и что они помолвлены, и что все это плохо кончится.
— Саму Орьяну это не остановило — почему должно было остановить меня? — спросил он со смешком.
— Она пыталась задеть Содрехта.
— И у нее отлично получилось — он не забывает до сих пор. Едва ли, впрочем, она рада.
Йер нахохлилась: ей не хотелось представлять, на что теперь была похожа жизнь подруги. Сама вряд ли бы сумела после всего выйти замуж — слишком стыдно было бы.
— Ты не ответил на вопрос.
Он повернул в ней голову и посмотрел — недолго, но задумчиво, оценивающе. Опять уставился на дождь.
— Да в сущности того же.
— Ну тогда ты справился!
— Наоборот, — неспешно затянулся Йергерт.
— И что это значит?
Он не отвечал, и Йер не стала унижаться и выпрашивать ответ.
Они молчали, наблюдали, как летят струи воды — дождь поглощали сумерки, и оставалась только дробь по пологу и по земле, но то и дело вспыхивали молнии, подсвечивали тугой ливень. Непогода не спешила затихать.
В нос снова бил табак. Он успокаивал и выметал все чувства, кроме затяжной тоски по дням, когда им был пропитан почти каждый вздох.
Йер заже не заметила, как запалила светлячок и принялась задумчиво разглядывать то дождь, то трубку, исходящую дымком. Она была как будто из тех самых дней, когда все было проще, а сама Йер — будто даже радостнее и счастливее.