— Не отворачиваться! — рявкнул Ротгер. — И как следует запоминайте. Если бы вы хоть на что годились, делали бы так своим мужьям. Но вы на то негодны, так что будьте благодарны — мужика узнаете хоть тут.
Йер вынудила себя посмотреть, как кожа то натягивается, то собирается под пальцами, и как все больше набухает ствол. Во рту копилась вязкая противная слюна, особенно от взгляда на Йоланду, что, казалось, в любой миг сблюет — и сплюнуть Йер хотелось больше, чем сглотнуть.
Чуть только Ротгер отпустил, Йоланда отшатнулась и отчаянно искала, обо что бы руку обтереть.
Он веселился, наблюдая.
— Раздвинь ноги.
— Что? — Она уставилась в неверии и до последнего не понимала, уж не пошутил ли он. — Да ни за что!
Брат Ротгер показно вздохнул.
— Тогда вы двое уложите ее на спину и подержите, чтобы не брыкалась.
Дрега и Геррада в ужасе переглянулись, а Йоланда лишь трясла лохматой головой и взглядом умоляла: “Нет! Не надо!”. Вымолвить хоть слово ей не удавалось.
Тишину разбил скулеж.
Геррада затряслась, завыла, разрыдалась и метнулась прочь.
Йер даже не успела заступить ей путь — она споткнулась о край шкуры, растянулась на полу и уж не шевелилась. Даже не рыдала.
Йер опасливо приблизилась, косясь на брата Ротгера. Тот ждал.
— Похоже, она в обмороке.
— Обосраться просто, — фыркнул он. — Тогда иди второй, подержишь эту потаскуху.
Йер помимо воли подняла глаза — Йоланда повторяла “Нет!” без звука.
— Ну чего застыли? Захотелось поменяться с нею?!
Дрега встрепенулась вдруг и кинулась к подруге.
— Извини, — шепнула она громко и безвольно надавила на плечо, чтоб та легла на спину.
А Йерсена вдруг заколебалась: может, в самом деле поменяться? В самом деле искупить то зло, в каком все обвиняли Мойт Вербойнов?
Да в конце концов, что нового он может с нею сделать? И уж точно ей гораздо проще будет это пережить, чем перепуганной Йоланде, что, похоже, ни единого мужчины никогда не знала.
— Не разочаровывай меня, — поторопил брат Ротгер.
И Йер отмахнулась от сомнений, подошла и надавила на второе плечо рыжей. Она не сопротивлялась, но смотрела так пронзительно, что выворачивало наизнанку. Йер невольно вспомнила, как та держала ее за руку тогда в телеге.
Ротгер дернул ее за ноги, устраивая, как ему удобно, грубо стянул все, что помешало бы.
— Раз рыпнется — прибью. Держите крепко, — велел он.
И Йер, задумавшись на миг, поставила Йоланде на плечо колено — чтобы отвернуться и не видеть. Она только чувствовала ее напряженное дыхание и дрожь и все не понимала, почему та не сопротивляется — Йоланда лишь вцепилась ей в край стеганки.
Почувствовала и толчок, что первым сотряс тело — чародейка вскрикнула и сжалась, но опять не попыталась вырваться. Лишь только пялилась под потолок пустым бездумным взглядом.
Голова ее чуть дергалась в такт ритму. По лицу, застывшему, как восковая маска, медленно катилась одинокая слеза.
Тогда Йер отвернулась окончательно. Она на ощупь нашла руку, что сжимала гамбезон, позволила взамен вцепиться в собственные пальцы и уже не поворачивалась, пока рыцарь не закончил.
— Нагрей воду, — велел он Йерсене, пока Дрега силилась поднять подругу.
Когда она выполнила, безо всякого стыда стал обмывать поникший ствол в тазу и даже не взглянул, когда продолжил:
— Я тобой доволен. Из всех этих куриц ты единственная, кто потянет на сестру.
Йер чувствовала себя странно — будто бы мешком по голове огрели, и от режущего света огоньков и густоты теней кружилась голова.
В груди теснилась может быть не гордость, но уж точно понимание того, как много значит эта похвала.
И все-таки она себя спросила: разве это — то, что нужно, чтоб быть орденской сестрой?
Йергерт мутными глазами провожал снующих в лагере людей — все лица плыли и сливались воедино, он не смог бы их пересчитать.
Он вливал в себя уж даже не вино — брантвайн; думал, так забудется, и вместе с мыслями уйдет и боль — хотя бы притупится.
Только даже насквозь пьяным он не мог не вспоминать злосчастный разговор, не повторять его по фразам, силясь отыскать малейший признак, что Йерсена соврала. Зато мог представлять с ее слов все события, и с каждым разом выходило все ясней, все ярче.
Он почти не спал, но в те моменты, когда умудрялся кратко задремать, все время видел ленту на могильном древе — рядом с той, какую сам повесил много лет назад. Они свивались кончиками и сплетались.