— Мы едем к переправе, — сказал он, заставив развернуться скакуна. Казалось, эхо низких отзвуков расходится вокруг. — Приказ был ехать скрытно, без огней, но мы не доберемся в такой темноте. Оставьте пару, сделайте бледнее — только чтобы лошади не спотыкались — и молитесь, чтоб нас не заметили.
— Зачем нам к переправе?
— Я скажу на месте. Так приказано.
Все переглядывались и мрачнели лишь сильней, но слова не сказали.
Отряд двинулся по тракту. Стук подков казался слишком громким, Йергерт то и дело проверял огни и и хмурился. Путь проходил в молчании.
Порой из леса по другую сторону летели звуки: птица била крыльями, садясь на ветку с громким треском, где-то вдалеке пел лось, а стадо кабанов невыносимо шумно терлось о стволы и продиралось сквозь подлсок — тихое похрюкивание сменилось вдруг ожесточенным ревом. Как-то раз едва не на обочине взвыл волк — внезапно до того, что всадники перепугались чуть ли не сильней коней — те понесли, и даже когда удалось их усмирить, продолжили тревожно прясть ушами и храпеть.
Йер лишь теперь заметила, насколько тише к северу от тракта — там, где ухал вниз крутой обрыв, усиленный подпорной стенкой. За густой и непроглядной чернотой внизу скрывалась топь, рождающая вязкие туманы.
Путь до переправы занял с час — невыносимо долгий и мучительный, исполненный тревоги. В деревеньке на развилке они бросили коней мальчишке-полубрату и взвалили на спины мешки с броней
— Ну и куда нам дальше? — хмуро уточнила чародейка.
Йергерт все смотрел на небо, но луна не высунула даже бока. Йер по выражению лица могла понять: им очень нужен ее свет.
— Нам надо ниже по течению, но если мы пойдем с огнями, нас заметят, а в такую темень мы без них переломаем ноги. Ожидали, что ночь будет лунная.
Понятно было, что он не решается отдать приказ — и сам не знает, что здесь лучше сделать..
— Может, переждем здесь, в доме? Уж найдем каморку.
— Нам не полагалось здесь задерживаться.
— До рассвета несколько часов. Луна не выглянет — пора уже усвоить, что над этой проклятой землей так просто тучи не расходятся.
Он долго колебался, но в итоге сдался, и все поплелись к домишкам. Йер приметила нервозность, непривычную для Йергерта, но он был трезв и больше похож на себя, чем был в минувшие с их памятного разговора дни. Она хотела верить, что, какой бы им приказ ни дали, он заставил Йергерта оправиться быстрей.
И что все, сказанное про чумную деву, все же было пьяным бредом. В это было легко верить, зная, что чумы в лагере нет. Пока.
Покинутый хозяевами и обжитый братьями домишко был нелеп — как будто в нем сошлись два мира, каким не положено соприкасаться.
Йер зашла под крышу, осмотрела комнатки и ощутила вдруг щемящую тоску — в убогости каморок с выщербленными стенами что-то показалось ей родным, знакомым.
Она села подле очага и жадно изучала то, что оставалось от хозяев: в углу куколка из кукурузы с кровью поперек мордашки, поверх ворох женских юбок с вышитым узором в западной традиции — край пущен на тряпье, расколотая миска — один черепок у очага, от острого конца бежали струйки крови, будто им кого-то порешили…
А поверх всех этих артефактов прошлого, смотрящего словно из дымки Повелителя Туманных Троп, выглядывало орденское настоящее: точильный камень для меча и древки стрел — еще не очиненные, оставленные на просушку сапоги, а на стене углем намазан кривенький Лунный Огонь — старательная реплика с герба.
Отряд рассыпался по комнаткам и по полатям. Одни легли и мигом захрапели, кто-то взялся чистить без того блестящий меч, а кто-то, как и Йер, забился в уголок. Колдунья вышла на крыльцо — оттуда вскоре потянуло отвратительно вонючим, не Лиесским табаком.
Лишь Йергерт все не мог приткнуться — то садился, то вставал, то стенку подпирал. Порою подходил к огню, протягивал ладони, а в другой раз подходил к окну, распахивал кривые ставни, заедающие в раме, и смотрел наверх, в густую черноту.
За ним следили взгляды. Наконец-то один брат не выдержал:
— Не мельтешил бы ты уже — быстрее утро не придет. Присядь. В ногах нет правды.
— В заднице, выходит, есть? — угрюмо огрызнулся Йергерт, но и правда сел.
Устав за ним приглядывать, Йер подняла примеченную куколку, чтоб рассмотреть поближе. Силуэт по светской моде: пышный лиф до ребер и подол в два слоя — верхний до колен, а нижний в пол. На голове селянская косыночка, а волосы под нею сделаны из рыльцев кукурузы — те сваляляись до того, что толстая косичка и не думала распасться, хоть ленточка с нее куда-то делась, лишь залом остался.