Девка прижала вещи лишь тесней и голову втянула — мелкая совсем, добро, если мужчине чуть повыше пояса.
— Что ж ты такая дурища-то, мать твою!.. — он вырвал вещи, руку ее вытянул, в нее же и вложил. — Вот так неси, на вытянутой!
Девка кивнула, прочь засеменила — мелко и почти беззвучно, точно мышь. На каменных полах любую обувь слышно, ризнечему по одним шагам ее узнать — раз плюнуть, эту же — и вовсе не слыхать.
— Йерге-е-е-ерт! — Заголосил он так, что девка аж подпрыгнула. — Зад от скамейки подними и притащи сюда! Шустрей!
Крик не затих еще под сводами, когда мальчишка оказался перед ним. Малой, примерно тех же лет, что девка, но куда опрятней и смелей — на полусогнутых не ходит, не шарахается и одет добротно да причесан, морда чистая.
— Вот эту до купален проводи, а то дурная — где-нибудь заблудится или же за калитку на тропу шагнет, а мне потом из задницы у ко́пши вещи выдирать: ведь новые…
— Сейчас!
Он мигом девочку догнал и поманил за ним последовать. Она руки́ не опустила, так на вытянутой вещи и несла.
Мальчишка шел проворно и уверенно — знал каждый угол, каждую щербинку в старом камне; она — за ним: босые пятки шлепали по ледяному полу. Из-под запутавшихся патл сверкали рыжие глаза, что изучали замок с жадным, но пугливым интересом.
Ей было непривычно все: чтобы людей так много собралось, и чтобы все спешили так, едва кивая на ходу знакомым; чтобы из камня все, порою даже своды высоченных потолков, сходящихся крутыми стрельчатыми арками, что будто бы держались лишь на воле Духов; чтобы одежки разные настолько и цветные…
И девочка сдирала с губ обветренные корки, чтобы не щипало так в глазах.
— Эй, — обратился к ней мальчишка. Он не встал и не замедлился, лишь обернулся, знай себе шныряя меж людей. — Ты ведь в приюте теперь будешь? Как и все?
— Угу.
— И я там. Меня Йе́ргертом зовут. Из Сорс Геррейнов. Я здесь знаю все и всех! А еще папка — рыцарь у меня! Я как он буду, когда выучусь!
Девчонка долго думала, но все-таки решилась:
— А зачем тебя в приют? Вот у меня нет папы. Мамы тоже нет. Мы все такие будем, мне сказали.
Мальчишка гордо вздернул голову:
— Вот и не все! Тут и облаты есть. А у меня вот папка — рыцарь! — раненый с войны вернулся. Он герой! А матушка — полусестра. Ей некогда теперь, — он говорил все это важно, с гордостью. — Ну а меня в приюте воспитают, подготовят и в четырнадцать в Орден возьмут! Я тоже буду рыцарем!
В четырнадцать уж и ее в Орден возьмут, подумала девчонка, глядя на него. Не знала, сколько это, но, должно быть, много, а она стараться будет больше всех.
— А как это — облаты? Вот как ты?
— Да нет же! Говорю же: матушка моя — полусестра. Ну а облатов с детства обещают Ордену и присылают сюда, чтобы обучались.
— Как тебя?
— Да нет же!
Девчонка ничего не поняла, но постеснялась переспрашивать, лишь повторила про себя, чтобы запомнить накрепко. Ну а поймет потом.
— Ну а тебя-то как зовут? Ты не сказала, — вспомнил Йергерт.
— Я Йерсена.
Теперь уж она отвечала это смело, не задумываясь — повторила про себя немало раз, чтоб на всю жизнь пристало, въелось, как родное. Ей это правильным казалось: по-другому теперь будет все, и странно было бы тащить сюда, в другую жизнь, старое имя. А новое ей, ко всему, понравилось — красивое.
Мальчишка ждал, а не дождавшись, цокнул.
— Ну? А Дома-то какого?
— Нету Дома, — буркнула Йерсена, растерявшись.
— Да ну? А имя у тебя такое, будто есть!
Она не стала отвечать, лишь опустила голову и постаралась не отстать, когда пришлось проворно пробираться сквозь толпу людей. Вокруг сменялись комнаты и переходы, но она едва ли хоть одну запомнила — все ей казались одинаковыми и безликими, слились. В окнах мелькали скалы, небо, стены, крыши в малахите… И наконец в лицо ударил свежий воздух крытой галереи. Мальчишка быстро пробежал по стоптанному деревянному настилу, лихо соскочил по лестнице во двор. Лишь мельком оглянулся и заторопился к арке, что вела в просторный верхний форбург — ворота в ней распахнуты, решетка поднята.
Когда Йерсена догнала его, он ждал возле угла. Оттуда виден был весь замощенный двор — с конюшней, с птичником, с парой левад, с устроившимся подле скал домом учения, с надвратной башней — тоже нараспашку… Выше, там где весь форбург круто поднимался, плато перегораживала резиденция Верховного Магистра. По всей длине двора вверх поднимались скалы, ограничивали его, нависали, загораживали собой половину неба.