Йотван бил куда-то в спину, не дослушав. Кармунд охнул и протяжно застонал. В довесок получил еще удар, затем еще.
— Не вздумай, мразь! Посмей только подумать еще раз о ней, подумай только повернуть к ней морду — и я выдавлю тебе глаза, — на сей раз голоса Йотван не повышал, и даже будто бы стал тише говорить и ниже, только от того стало страшнее.
У Йерсены побежали по рукам мурашки и она вцепилась в доски двери до белесых пальцев.
— А чего ты злишься? Как я спал с другими, так ты слова не сказал, а тут смотри, завелся. Или что? Считаешь, что ублюдок, порожденный шлюхой — твой? Признаешь эту девку, может?
Йотван ногу с головы убрал только затем, чтоб пнуть в лицо. Кармунд закашлялся и захрипел, выплюнул кровь. Красные сгустки разбегались по дерьму и скапливались в ямках, медленно напитывали сено.
Йерсена видела, как Йотван тянется к мечу, и все-таки себя одергивает. А когда в очередной раз руку все же сжал, девочка замерла на вдохе, зубы стиснула до хруста. Что-то треснуло во рту, но острых крошек она не заметила.
— Мне глубоко насрать на всех ублюдков мира, но ты сам отлично знаешь, кто она мне, потому и сделал это. Так вот знай еще: ты только тронь ее, ты только сделай еще раз назло — и будешь жрать дерьмо в этой конюшне до тех пор, пока оно и зада не полезет — и тогда лишь я вспорю твое гнилое брюхо. Все не уймешься ты никак, спокойно жить, сука, не можешь, что на взрослых женщин не встает…
Вдруг что-то изменилось. Стало тихо и пронзительно, а дымка в воздухе как будто замерла — он сделался прозрачным, хрупким и колючим, точно крошево влажного снега на морозе. Замер мир, и даже сердце пропустило несколько ударов — за прошедшие мгновения случилось что-то страшное, непоправимое.
Что — было не понять. Но только Йотван вздрогнул и замолк, весь дернулся и пошатнулся — странно, неестественно. Щелкнуло, затрещало будто даже; заметались потревоженные кони — и весь мир вернулся в свой привычный темп. Вернулись звуки, суета, и снова поползла вязкая пелена тумана — прежняя осыпалась хрустящей инеевой крошкой.
Кармунд сбросил со своей спины второго рыцаря и медленно, шатаясь, поднялся. Кровь сплюнул вместе с зубом и за нос взялся. Тот вспух и покраснел, капало красное.
— За все тридцать пять лет мне нос ломали дважды. За войну — ни разу. Стоило вернуться — третий вот, пожалуйста.
Он сжал его, пошевелил и дернул — смачно хрустнуло, и вылился особенно противный сгусток крови. На этом она почти перестала течь. Маг потянул на пробу воздух и с оттяжкой высморкался в пальцы.
За это время Йотван только-только шелохнулся, отмер, зашатался. С усилием смог отодрать ладонь от рукояти — между ними протянулись шматы кожи. Бурой и волдыристой. Казалось, что он закачался и припал на землю медленно — до неестественности.
Кармунд пальцы оглядел критично, показно, с брезгливостью обтер их Йотвану о плащ. Тот уперся рукой в колено и дышал рвано и тяжело, прижмуривал глаза.
— Ну а теперь послушай. Я прекрасно знаю, что ту идиотку выродила твоя шлюха-женушка в доме терпимости. А от тебя или же нет — мне наплевать, но мордой вы похожи. А кроме того все уж знают, что ты снова начал бегать к бывшей женушке, как раньше, и других шлюх не приемлешь. Потому запомни лучше ты: я выбирал и буду выбирать любую девку, что мне приглянется. И если ты еще хоть раз попробуешь кого-то подучить держаться от меня подальше, то ту дуру белобрысую я буду драть, пока она не переломится. Понятно?
Йотван не мог даже отдышаться, уж тем более — ответить.
— А это, — Кармунд наклонился, разорвал ему рукав на всю длину, — тебе на память: не стоит лезть к тому, кто точно уж тебе не по зубам. На этот раз потребую только суда капитула. Но следующий, когда из твоей пасти вылетит хоть слово оскорбления, тебя будут судить за поношение наследника высокого светского Рода.
И он небрежно подобрал плащ Йотвана, демонстративно вытер им лицо от крови и налипшего дерьма, пока тот смог лишь медленно опустить голову, чтоб разглядеть: по всей руке до самого плеча бежал след в виде густо разветвленной молнии — весь черно-синий, налитой, припухший и с растекшимися вокруг синяками.
— Тащи свой зад к целительницам, — скупо велел Кармунд. — Не желаю объяснять, с чего у тебя сердце встало вдруг.
Йотван с усилием смог запрокинуть голову и несколько мучительно долгих мгновений пялился ему в глаза. На краткий миг почудилось, что все не кончилось: кто-то ударит или упадет…
Но Йотван только завозился и с огромным трудом поднялся. Он жмурился и чуть тряс головой, как будто мир вертелся перед ним. Сумев кое-как выровняться, он уже не поднимал глаза — поплелся прочь, волоча ноги.