А может в том и есть взросление, порою думалось Йерсене — и тогда, пожалуй, прав брат Кармунд, вечно говорящий ей, что она взрослая не по годам.
А может, ей самой хотелось в это верить.
— А у тебя что слышно? — Йер не нравилось, что разговор все глох.
— Нас, похоже, ждет новый Великий комтур. Братья, кто к нам ходит, говорят, что не закончили еще голосовать, но все идет к тому. Да здравствует новый брат Людеви́т! — с едкой иронией воскликнула она. — Вот бы кто помнил, как же звали прежнего до должности.
Ландмайстеры с избранием приобретали не одно лишь положение в малом капитуле — еще и имя. Главный госпитальер всегда брат Ро́дерик, Великий шеффер — всегда Ре́зуан… Все эти имена, чужие, непривычные — наследие далекой древности. Такие были некогда у четырех народов, а теперь право на них есть только лишь у самых приближенных к воле Духов.
Наставник каждый раз ворчал, что в еретической Оршове, где не слышат Духи, и не видят люди, все вверх дном: у них любой в Великом Доме называется в древней традиции, как будто заслужил. Его это невероятно возмущало.
— Не все равно ли?
— Ну, тебе, пожалуй, все равно. А к нам если зайдет, то как его назвать?
Йерсена не ответила — на самом деле ей было плевать. И спрашивала она про совсем другое, а теперь надеялась, что Рунья вспомнит и заговорит о том сама.
Спросить, как есть, было неловко.
— Говори уж, что.
Йерсена радовалась, что ее лица не разглядеть.
— А что там?..
— У Йесе́нии? Все то же. — Рунья тяжело вздохнула. — Он так и ходит раз в декаду, и за дверью тихо, только что-то говорят. Расходятся потом унылые и мрачные. Йесения… тоскливей, чем обычно, но, как водится, молчит. Не знаю, что у них там приключилось.
Зато Йерсена знала хорошо.
— Йишке тринадцать стукнуло. Последний год в приюте.
— А… И правда.
Обе знали: слабоумной Йише лишь сюда дорога — ее не возьмут женой или прислугой, и Орден в милости своей решит ее судьбу. Вот только из дома терпимости обратно не выходят. Йотван из-за этого был сам не свой.
Из сада долетели голоса. Рунья подобралась и оглянулась, коротко шепнула:
— Все, иди! — и в самом деле принялась полоть траву среди цветов.
Шлюший чепец из небеленой ткани побелел в ярких лучах.
Йерсена миновала узкий ход внутри надвратной башни. Знакомый верхний двор встречал ее тенями, наползающими на мощение, и яркими на солнце скалами. Белели облака.
Ей каждый раз было непросто после разговоров с Руньей — чудилось, что глядя в щель между камней она, быть может, смотрит в свою будущую жизнь. Жизнь, омерзительную ей заранее.
И потому, прежде чем возвратиться в дом конвента, она побрела в святилище. Проход пещеры вел во тьму и стылую прохладу, но свет брезжил впереди. Огромный скальный зал с проломом в потолке расчерчивали косо падающие лучи, изрезанные рваным краем — белесые, они казались плотными и осязаемыми, словно вырубленными из камня.
Их вид не мог не завораживать, когда шагаешь среди темноты, укрывшей края зала. Из-за нее казалось, что он бесконечен, и что продолжается в тенях, в каких терялись балахоны где-то там шагающих жрецов. Их силуэты изредка угадывались, но не скажешь точно, не обманываешься ли ты, не принял ли за них случайный блик.
По центру в крупной каменной жаровне полыхало пламя. Жрецы следили, чтоб оно не затухало, и любой, пришедший обратиться к Духам, мог бы это сделать — клали смесь венка просителя и камни-символы народов, ленты вешали.
Йерсена отвязала от подставки эти ленты — всех цветов. Другие так не делали, старались выбирать одну или же две, просили только тех, кто покровительствовал имено тому, чего они хотели… Йерсене роскошь знать, кого просить, не полагалась. И потому она бралась за все четыре ленты, путалась в них пальцами, пока шептала просьбу и бросала ворох в пламя. До рези в глазах всматривалась, как истаивают кончики в огне.
Она всегда просила только об одном: чтоб ей был послан дар.
Бринье Йерсена соврала: сказала, что ее просил смотритель орденской библиотеки. Она старалась делать так не слишком часто, чтобы не узнали, но порою удержаться было выше ее сил. Грузная женщина рассеянно отмахивалась, мол, иди, и иногда Йерсена думала, что она знает, просто ей плевать: важнее, чтобы все при деле, а каком — не так уж важно.
В замке — суета: к капитулу приехало немало комтуров со всей страны, а с ними свиты — и все эти свиты надо разместить. От этого серых плащей, казалось, стало вдвое больше, и куда ни глянь — они. Пока их господа сидят в зале капитула и обсуждают дела Ордена, им делать нечего — вот и слоняются. Болтали, будто в городе все то же — плюнуть некуда, везде они.