Йерсена выбирала тихие проходы, про какие чужаки не знали — в них спокойней, все знакомые, свои. В одном играли дети, скрывшиеся от дотошных взрослых — они встрепенулись от шагов, но разглядели ее и продолжили игру.
“Пляска на слизняках” — так это называли.
В этом году их в замок наползло немеренно; как с лета начали, так до сих пор и лезли — все в блестящих мерзеньких следах. А сколько их передавили, не заметив, — не пересчитать. Отдраивать следы противной бурой слизи стало частым делом.
А детвора ловила их, разбрасывала, где потише, и играла: глаза завязывали, разувались и плясали. Кто раздавит слизня — проиграл; выходит следующий.
Йер не звали. Косились молча, но не говорили присоединиться — для безродных она знатная, среди облатов — жалкая прислуга. Ей случилось поиграть лишь раз, еще в начале лета — среди слизней бросили обрезки толстой проволоки с острыми краями. Потом она узнала — Йергерт подучил и наблюдал из-за угла. И проволоку тоже он подсунул. Поэтому она бы отказалась, предложи ей кто теперь, но что не предлагали — раздражало.
В библиотеке ее ожидала тишина и полумрак — дерево полок почернело за года и будто пожирало свет. В косых лучах плясали блестки пыли.
Полуслепой дедок-смотритель через раз ее не замечал. Он не давал ей книг, чтобы переписать, хотя и говорил, что почерк у нее недурен — и Йерсена зло, с упорством продолжала совершенствовать его, хотя почти не верила, что ей когда-нибудь хоть что-нибудь доверят.
Вместо этого ей поручали пересматривать старые книги — искать, какие истрепались до того, что нужно менять переплет, а где чернила выцвели настолько, что теперь почти не разобрать. Йерсена не роптала и не просто пересматривала — многое читала. Среди бесчисленных трактатов и заметок ей случалось порой отыскать слово другое про проклятый замок далеко на западе.
Омытый кровью Линденау. Ее родина.
Она тихонько переписывала все, что находила. Хранила в тайничке, какой устроила под половицей здесь же. Едва смотритель уходил, она вскрывала пол и вычищала горсть крысиного помета, убеждалась, что не сгрызены листы…
Год выдался крысиный, твари лезли в замок стаями. Порой случалось разминуться с крысой прямо в ремтере — наглая тварь визжала и кидалась, будто это ты пришел в ее нору, а не она в твой дом. Коты — и те не помогали.
На сей раз все ее сокровища были в порядке, и она достала их, чтобы пересмотреть, перечитать. Многие знала уже наизусть, но перечитывала все равно — дитя проклятого красного замка жаждало знать все о нем.
Пока пальцы разглаживали уголки, меж ними взгляд ловил слова и фразы: “большая река Э́рхлинд, что впадает в Лунноводную на юге…”, “…вид на могучий данцкер над рекой”, “… и ее называли “Липовые воды” под стать краю”, “… пфлегерский замок Ма́йштен, славный изумительным фарфором”.
Была здесь карта, что она дотошно перерисовала на глазок. На ней большое озеро, рождающее две реки; на меньшей, Озерко́вой, стоял Майштен, занявший единственное возвышение на низком левом берегу, на большей, Эрхлинде, тот самый Линденау. Весь правый берег Эрхлинда, “Липовых вод”, высокий и холмистый, а на склонах выступает известняк, и замок занял самый мощный и высокий из таких холмов. Чуть ниже по течению — большая переправа с башнями на каждом из концов — она стояла со времен войн Духов.
В углу листа Йерсена, как сумела, врисовала герб: крепкая липа, вдоль ствола вверх острием направлен меч — Длинная тень, фамильный, линденавский. Может быть, утерянный теперь, а может отошедший тем, кто много раз брал штурмом стены.
Но больше всего она дорожила зарисовкой, вытащенной из чьего-то дневника. С нее смотрел сам замок Линденау — стоящий на холме с известняковым склоном, с данцкером, торчащим из реки, и длинной галереей. Йерсена всматривалась в эти линии так долго, что с закрытыми глазами могла рассказать, где что, но все равно смотрела каждый раз, как в первый — жадно, пристально, не в силах оторваться.
Ей не случилось хоть бы раз увидеть Линденау в самом деле, но тень проклятого всеми замка волочилась за ней по пятам. Йерсена много бы дала, чтобы взглянуть самой на эти стены. И знала: для того ей нужен черный плащ.
А до тех пор она бережно засунула рисунок в сумку и сквозь хемд и котту сжала перстень на груди. Еще одно сокровище, с каким она бы не рассталась ни за что.
Окно в уютном кабинете было забрано стеклом и выходило на кусочек среднего двора и расходящуюся вдаль долину, по какой текла река. Серебряная Лунноводная катила воды далеко на запад, к морю, туда где снова собирались мрачные предгрозовые облака войны.