— Ну что там в этот раз?
— Брат Йотван… из фирмария послали… — он вставлял речь между вдохами. — Там девка эта слабоумная…
— Что с ней? — Йотван вскочил.
— Да вроде как с коровьим пастинаком она что-то сделала… Вся морда в волдырях…
Он выскочил из кабинета раньше, чем дослушал, отпихнув мальчишку прочь. Йегана утомленно посмотрела вслед, прекрасно понимая: не к добру.
Фирмарий всегда полнился особой атмосферой, залежавшейся под сводом стрельчатого потолка. Даже в моменты суеты казалось, что вокруг царил покой, и никакая беготня не прогоняла его из углов и арочных пролетов меж нервюр.
Так было и теперь. Просторный светлый зал делили занавеси, колыхающиеся на сквозняке, меж них порой мелькали силуэты. Снизу, из предместий долетал бой мельничных колес.
Йотван запыхался пока бежал — с другого конца замка вышло далеко. Он чуть затормозил в дверях, чтоб отдышаться, и углубился в марево занавесей, зло откидывая их с пути.
Его ждала паскудная картина: Йишка лежала слабая и хнычущая, явно чем-то одурманенная, руки ее, забинтованные, примотали к койке, а целительница медленно возилась с терпко пахнущим компрессом на лице. Рядом сидела Вельга, помогала той.
— Что с ней случилось? — Йотван подошел поближе.
Под компрессом вспухли волдыри, огромные и желто-водянистые, закрывшие собой весь глаз. Один или два содраны.
Женщины посмотрели на него. Целительница — утомленная, а Вельга — как обычно напряженная и нервная.
— Додумалась смотреть в коровий пастинак, точно в подзорную трубу.
— Небось кто из приютских подучил, — добавила целительница. — По весне все время с ним играли, только прошлогодний-то он безобидный.
Вельга чуть поморщилась.
— К тому же им-то достает мозгов хотя бы уж не прислонять, а эта прямо к глазу прижимала.
— Какая сука ей такое подсказала?
Женщины уставились на Йотвана — одна с заметным скепсисом, вторая — с раздражением.
— А нам откуда знать?
— Да и какая разница. — Вельга небрежно убрала с колен плошку с раствором. — Ей-то чем поможет, если и найдешь?
Йотван присел у койки, тронул узкую полоску кожи между рукавом и толстыми повязками, сжал зубы.
— Привязали-то зачем?
— Чтоб волдыри не содрала.
Он помрачнел еще сильней. Глаз на лицо увечной дурочки больше не поднимал.
— И что с ней будет?
— Ничего хо…
— След останется. — Целительница перебила Вельгу. — Постараюсь сделать так, чтоб небольшой, но многого не жди. Зрение… может и удастся сохранить, не знаю. Но валяться ей здесь долго, только волдыри будут сходить декады полторы. Будь кто другой, я, может быть бы, залечила да и отпустила, только этой-то не объяснишь, чтоб не сдирала корки, не чесала шрамы и вообще не трогала. Так что пускай лежит тут под присмотром.
Она смотрела Йотвану точно в лицо, открыто и спокойно. Тот смотрел в ответ. И сдерживался, чтобы то ли не перевернуть здесь все вверх дном, то ли чтоб не завыть.
Гертвиг сидел, подставив лицо солнцу — оно стало мягче и приятнее по осени. Нагретая стена фирмария уютно грела спину, ветер гладил щеки и ресницы. Из окна летели голоса.
Вельга, устало вытирая лоб, вышла на улицу, вдохнула и прижмурилась. Гертвиг ленился даже взгляд скосить — и без того прекрасно узнавал жену.
— Зачем ты его выгораживаешь? — спросил он негромко.
Он слышал все, что делалось в фирмарии — от криков слабоумной девки до негромких разговоров — слышал, и пожалуй даже упивался тем, насколько же ему плевать. Густое безразличие и отрешенность сделались ему надежными друзьями, и он высоко ценил их верность — стоило им хоть на миг исчезнуть, становилось очень плохо.
— Мальчишка должен приучаться сам нести ответственность, — добавил Гертвиг. — Даже если он и правда не специально.
Вельга не спешила отвечать. Стояла на крыльце, приглаживала волосы и щурилась. Приблизилась, остановилась рядом — так, чтоб не коснуться трости, на какой он сцепил руки. За годы расходиться так и не сумел — в итоге просто плюнул и сроднился с тростью. Когда наплевать на все — не так уж унизительно.
— Он уже получил свое, — сказала Вельга наконец. — С декаду не присядет, маленький стервец. А остальным знать нечего — хотя бы не сейчас, когда твои здесь, на капитуле. Быть может, все-таки уговорю их его взять. Пусть учится на родине, в семье, как и положено ему по крови. Заодно подальше от войны. И нам бы с ним уехать было хорошо — болтают, что в низах пошла чума.
— Мы не поедем, — монотонно отозвался Гертвиг.