В предместьях появился чумной рынок — торговали через две перегородки, и монеты клали в уксус — те, кто мог еще монеты отыскать. Несколько раз на этом рынке были драки — даже бойни. Безумные от голода, жители города пытались пробивать ворота даже собственными головами, только бы попасть туда.
Таким Лиесс готовился встречать День почитания Западных Духов, середину осени. К празднику по традиции стекались люди — те, кто еще не прослышал про чуму и те, кому было плевать. Они наоборот ломились в город, оседали в деревнях и разбивали множество палаток и шатров, как будто стены осаждало войско.
В замке дела были немногим лучше. Жители его смотрели на агонизирующий город и на то, как с каждым днем все более скуднели трапезы — запасы таяли много быстрее оттого, что съехавшимся на капитул деться было некуда. В ремтере и по коридорам то и дело вспыхивали распри, иногда и драки; слуги не решались лезть под руки тем, кто не снимал мечей.
Зато не стало слизняков и крыс. Для первых вышло время, а вторые до того измучили магистра, что он повелел колдуньям разобраться с этой дрянью. Орденские чародейки возмущались, что не для того носили черные плащи, но приказание исполнили. Припоминали, как в начале осени торговки в городе клялись, что чемерица и лепешки из какой-то дряни за две пфеньки выгонят всех крыс получше, чем свинина и бобы гоняют газы.
Целительницы бесконечной чередой вились вокруг ландмайстеров, чтобы наверняка не допустить болезнь. Они изо дня в день обследовали испражнения, их запах, объем, примеси — все, что угодно, лишь бы ничего не упустить.
Тем временем в нижнем дворе толпа из полубратьев и полусестер облюбовала выгребную яму — Онь готов был клясться, что так можно избежать чумы: пока дышишь говном и прочей дрянью, запах их перебивает вредоносные чумные испарения. В конце концов там кто-то надышался до того, что потерял сознание и рухнул в яму — в ней и захлебнулся. Остальных то не остановило.
Дети в приюте выдумали новую игру, раз уж теперь не стало слизняков. Один другого спрашивал: “Откуда ты пришел?”. Второму должно было отвечать: “Я с запада”. “Что ты принес с собою?” “Смерть”. Этот нехитрый диалог, казалось, можно было разобрать в любой момент, едва стихала прочая возня.
Едва ли был еще какой-то год, когда Дня почитания так ждали и так опасались одновременно.
Глаз Йише не спасли.
Целительница билась долго и дотошно, но в итоге опустила руки и признала то, что стоило бы признать с самого начала. Когда все это слушал Йотван, Йер тихонько наблюдала, притаившись между занавесей, штопая постельное белье. Она не подавала голоса и быстро опустила взгляд, но с некоторым содроганием ждала того, что он ответит.
Йотван не ответил.
Вместо того потом, уже уйдя из госпиталя, он безмолвно привалился к стенке и прижался головой к камням. Кольчужные колечки звякнули. Он не издал ни звука.
Йерсена молча наблюдала из тени и мяла котту — ей хотелось подойти и прикоснуться, может быть обнять, пообещать, что будет ему новой дочерью вместо безмозглой дурочки — гораздо лучшей. Она могла бы обещать ему все что угодно — пусть бы только попросил. Но ей пришлось вместо того впиваться в собственную кожу и терпеть, осознавая, что он никогда не примет ее обещаний. Что она ни делай — не утешит. Уж тем более не после их последней ссоры.
Йерсена думала, что милое бы дело было дурочку добить — коровьим пастинаком, если б Йотван его весь не выполол. Он бы тогда скорбел три дня, как всем положено, но после должен был ее забыть, как всякого покойника. И всем бы стало легче, лучше — девка и сама не мучилась бы больше, и другим проблем не доставляла. Йерсене оставалось только радоваться, что в День почитания Западных Духов некогда об этом рассуждать.
Всех их прославляли сегодня: и всем хорошо знакомых, будь то Западная Байи́на, что дала свое имя цветкам очного цвета, что зовутся в народе ее глазка́ми, или Западная Тюра́нда, покровительница травниц и знахарей; будь то Западный Йехиэль, что нашел малахит в горах над Лиессом или его брат Йехиер, что хранит и оберегает прииски; будь то славный Западный Тирту́леан, что сумел заключить договор с Духами Севера во время Войн или его добрая жена Йорда́ника, к какой обращали свои просьбы о богатом урожае селяне… — и всех тех, чьи имена унес в свою дымку Повелитель Туманных Троп. Осень — их время: время тех, кого помнят и тех, кто давно позабыт. Время урожая, время благодарности, время поминать ушедших и славить живых. Время многоликое, доброе и жестокое одновременно: время, что наградит плодами и злаками, что насытит, накормит и подарит отдохновение от летних трудов, едкой жары и палящего солнца; время, что закутает в туманы, исхлестает промозглым дождем и уколет первыми заморозками; время, когда нищие и бездомные начинают насмерть замерзать в городских подворотнях, и то там, то тут вспыхивают пожары от неловко затопленных печек; время, когда даже в города вместе с крысами пробираются вершниги, потому что тела угоревших под забитыми трубами лежат дольше трех дней…