В эту ночь Духам говорят спасибо за ее, осеннюю, щедрость и униженно молят о милости от ее ежегодной жестокости, в эту ночь просят об урожае на следующий год, и все, кто работает на земле, бросят в жаркие костры на одну ленту больше, чтобы донести Духам свои благодарности: “Да пребудут наши труды праведными, угодными и обильными. Жо́йе-вас, мойта́э” — “Мы нижайше благодарим вас, Духи Запада”.
Йер успела хорошо узнать осень — ее милость и ее жестокость; знала, как она умеет отнимать и дарить. Знала ее многоликость: золото парадной листвы и ясное голубое небо цвета лиесской синевы, вымаранное неожиданно грязными облаками, что еще не готовы пролить дождь, острая ломкость полысевших ветвей и то чувство тоски и одиночества, что рождает их вид на фоне смурнеющих мраморных туч, ласковые до прилипчивости туманы, белой дымкой наползающие с гор и колючий и злой ледок на лужах, что легко раскрошится под ногой… знала свою собственную осень, что носила в глазах и тот едкий и беспощадный пожар, что всегда готов был сожрать ее за мгновение.
А еще знала, что ей всегда нечего было просить у Духов Запада. Она не работала на земле, и ей дела не было до урожаев и буйства растений: в ее мире — только каменные стены Лиесского замка и высокое горное небо над головой; с него каждую ночь смотрели ставшие ей родными Семь сестер — самое приметное созвездие, названное в честь семи великих земель Лангелау и семи Западных дев. И из года в год она после праздничных плясок подходила к костру, долго и задумчиво мяла в руках зеленую ленту и в конце концов бросала ее в пламя, бормоча под нос безликое “Жойе-вас, мойтаэ” — чтобы после торопливо и неловко уйти, не зная, можно ли так.
Этот год был другим.
Слишком много всего непривычного и странного было теперь. Слишком страшно завывали за стенами замка чумные, слишком зыбкой виделась собственная жизнь без плаща и дара — если жизнь та еще будет при ней: слишком голодно и людно было в хохбурге.
На сей раз Йерсена не знала, чего ей просить, потому что не уверена была, что такие просьбы дозволено обратить к Духам Запада. Может ли она просить у них дар? Может ли просить, чтоб еды хватило до конца мора?
Йер за день искусала все губы в раздумьях об этом — за делами как-то незаметно вышло, а дел было много. Приютских с самого утра, чуть только отступила темень, повели по тропке в горы. В другие дни влетело бы любому, кто додумался бы лезть через калитку — хлипкую, незапертую, но неумолимо разделяющую замок и небезопасные и неприветливые земли гор и приходящих с них гостей.
Взбираться по тропинке неудобно — заплетенные узлами корни, обрамляющие камни, складывались в рваные и неудобные ступени, жалящие ступни выступами сквозь подошву; ветки и крутые скосы скал ранили руки, ищущие, за что придержаться.
Но дети знали: тропка выведет на ровное плато с полянкой, рощицей и смутно различимым вдалеке ущельем. Болтали, будто через то ущелье есть дорога, что выводит дальше в горы — к приискам ли, в обход города ли — этого не знали. Йерсене пару раз случалось прочитать, что в древности, когда на замок нападали и осады делались особенно жестоки и невыносимы, по такой вот — может, этой самой — тропке уходили в горы и искали там защиты, пропитания и помощи великих Духов. Так не раз спасался гарнизон тогда еще лишь зародившегося Ордена.
Читала она и про тех, кому, наоборот, случалось сойти с гор: загадочный ли странник, древняя старуха или странная деви́ца — с ними стоило быть ласковым, услужливым и зла им не творить. Они — родные дети этих гор и их хранители, рожденные, чтоб уберечь чистейший здешний малахит, и они не простят обид.
Йерсена выбирала делать вид, что попросту не видит никаких фигур возле калиток в сумерках и обходить их — она видела, что делается с теми, кто излишне верит в доброту соседей с гор.
Дети не просто так карабкались по узкой тропке до поляны и плато. Еще внизу девчонкам выдали корзинки — нужно было каждую наполнить до краев. По осени съедобных трав не так уж много, но в этот голодный год без них праздничный стол остался бы пустым, и девки всей гурьбой ползали по земле и выбирали листики позеленее, посвежее, пачкали колени и подолы котт, чтобы потом из скрипуна, осота, звездчатки пекли лепешки — такова традиция, но в сытые года лешек выпекали мало, только чтобы отдать дань обычаю, а в этот же им предстояло стать основным блюдом.