— На что? Я так и думала.
— Не знаю, но я вижу, что обижена. — Он тоже сел. — Ты в самом деле делаешься слишком взрослой, чтобы быть мне интересной, но, возможно, это к лучшему. Избавишься от нудной и надоедающей обязанности. Кроме этого не так уж много потеряешь.
Она натянула котту и разгладила все складки на боках, лишь только после этого взглянув через плечо.
— Я не увиливала от обязанностей никогда. Неудовольствия не выражала, — отчеканила она. — Я делала все, что должна, и получала оговоренное. Если этого больше не будет…
Она осеклась, не зная, как продолжить. Слишком честно было бы сказать “то больше я вам буду не нужна”. И слишком страшно. Она знала, что одна не справится.
Брат Кармунд усмехнулся — криво, терпко, с горечью, причин какой Йерсена не смогла понять.
— Если этого больше не будет, то и я буду тебе не нужен, — за нее закончил он. Спокойно, чуть насмешливо — и Йер его спокойствие задело. — Можешь не отнекиваться. С самого начала ты была честна, а я давно не мальчик, чтоб обманываться.
Она чуть нахмурилась, тряхнула головой. Не знала, как его поправить, но из-за чего-то ощутила вместо стыда жалость, и ей захотелось сделать что-нибудь, чтоб показать: дело не в этом, и она не хочет уходить.
— Я благодарна вам, — сказала она медленно, не опуская глаз. — И буду благодарна вам всегда.
Они молчали — потому что больше было нечего сказать — и в тишине смотрели друг на друга. Ни один не отводил глаза.
Солнечный свет оглаживал залегшую меж них печаль — как будто общую.
Эта их встреча не должна была вдруг стать прощанием, но чудилась теперь именно им. Быть может, потому что в первый раз они заговорили, что все может кончиться, а может, потому что осознали лишь теперь, как мало оставалось времени. И ни один из них не оказался к этому готов.
Йерсена вдруг поймала себя на неловкой мысли: ей хотелось бы сейчас его обнять. Она ни разу не позволила себе такого, но теперь хотела бы прижаться, замереть и ждать — и Духи не сказали бы, чего. Быть может, пока не поверит, что ей не почудилось, и он и правда не желает ее отпускать.
В этот миг она как никогда почувствовала — пусть всего на миг — что может убедить себя, что ее любят и что у нее каким-то чудом получилось полюбить в ответ.
Ветер принес издалека смутные голоса облатов — это их вели на тренировку, как и каждый день.
— Мне нужно на занятие, — опомнилась она и поднялась, поспешно опрокидывая в горло горечь дамской благодати.
Крошечный тесный двор дома учения по осени тонул в тени почти что целый день. Зато в него не задувал колючий горный ветер — лишь свистел где-то над крышей в вышине. Сквозь арку как всегда распахнутых ворот виднелся плац и то, как утомленные облаты вытирали после тренировки пот.
Йерсена пялилась больше от скуки, чем из любопытства.
— Смотри! — пихнула ее О́рья. — Во-о-он там Содрехт. Его видно лучше всех, он самый крупный!
— Делать, что ли, нечего?! — над ухом рявкнула наставница. — Вы все запомнили? Расскажете?
Орья демонстративно скорчила гримасу и взялась закатывать глаза, пока Йерсена монотонно начала:
— Помимо основных восьми для всех доступных направлений изменения энергии, есть и девятое — Жанни — какое тоже поддается всем, но применяться может исключительно целительницами. Лишь их особый дар дает возможность обращаться с магией внутри чужого тела так, чтоб не вредить…
Наставница без интереса отмахнулась и кивнула Орье:
— Продолжай.
— Ну… И поэтому только целительницы лечат, а все остальные — нет.
— А дальше?
— Все.
Наставница перевела взгляд на Йерсену.
— Душа есть маленькое средоточие энергии, какая, точно кровь, идет по кругу. Целительница может ощутить ее ток и подстроить свою магию, чтоб не вредить ему; все остальные — нет.
— Свободна, — коротко отозвалась наставница и громче повторила: — Все свободны! Ну а вы, милая мойта, принесете к вечеру все это лично переписанное и при мне же повторите наизусть. Почерк мне ваш знаком, напишет кто другой — придется постоять под вечер на крупе.
Орья зло выпятила подбородок, запыхтела, но смолчала и лишь с ненавистью прожигала взглядом спину уходящей женщины.
— Какая глупость! — возмутилась она полушепотом, когда та оказалась далеко. — Вот кто придумал, чтобы мне указывала девка чуть не из селян?!
Йерсена не хотела отвечать — все это повторялось слишком часто, чтобы не успеть ужасно ее утомить. Поэтому она откинулась назад, разглядывала небо, молча слушала. Там слой за слоем собирались облака, и только изредка случалось солнцу отыскать щель между их лохматыми краями. Тогда вокруг них появлялся удивительно красивый белый ореол, а плотно сбитые густые сердцевины становились сизо-серыми, точно чернила, сильно разведенные в воде.