— Почему так? Я имею в виду, почему целительницы вам не могут помогать? — спросила она, чтобы сменить тему разговора. — Ведь они энергии используют не так уж много, ты такое постоянно должен слышать.
— Потому что то — вокруг. А когда лечат, магия оказывается внутри, и она шепчет… Прямо изнутри. И это жутко. Правда.
Йер кивнула, потому что снова не могла представить, что на это говорить. Целительницы убивали шепчущих быстрее, чем любые раны — это тоже знали все, но даже если бы она и посочувствовала, изменить хоть что-то не могла.
— Ну, мне сюда, — рассеянно заметила она, сворачивая в дом конвента.
— Расскажи потом, чего хотели! — крикнул он, нисколько не притормозив.
Йерсена лишь кивнула, но и то самой себе. Она сама хотела знать.
Йерсена осознала вдруг, что не бывала в кабинете настоятельницы никогда, хоть видела его распахнутым не раз. Заглядывала — как тут не заглядывать? — но внутрь не заходила — кто бы звал?
Теперь она стояла на пороге и неловко мяла руки за спиной.
— Закрой-ка дверь, — велела настоятельница, и Йерсена подчинилась, но занервничала.
Йегана была женщиной, каких года не крючат, а обтачивают, и она стояла жесткая, прямая, точно палка, что сломается скорее, чем согнется. И, как палка эта, деревянная. Взгляд пристальный и цепкий — словно через кожу внутрь хотела заглянуть, в самую душу.
— Мне сказали, что вы звали, — глухо пискнула Йерсена, не способная и дальше терпеть тишину и взгляд.
— Звала. Ты покидаешь приют скоро, верно? В следующем месяце тебе четырнадцать.
— Да, верно.
— Очень хорошо.
Тон явственно давал понять, что ничего хорошего.
Йегана сделала шаг в сторону, обратно, подошла к окну, вполоборота встала: то на улицу посмотрит, то на Йер. И девочка невольно вытянула шею и на цыпочки приподнялась, чтоб тоже глянуть: по дорогам через все предместья стягивались люди — шли в столицу ко Дню почитания, чтобы, когда жрецы зажгут костры, коснуться благодати пламени, какое возжигают слуги главного святилища страны. И после еще полторы декады люд не разойдется, будет продолжать гулять, чтобы увидеть, как оранжевый огонь сменяется зеленым, Лунным. Тогда жрецы будут три ночи вести церемонии, а люди — каяться, молить и почитать, пока над городом эхом встают тягучие напевы, что вибрируют в такт с пламенем.
На среднем дворе выметут до блеска малахитовую площадь, именуемую Полнолунной — ровный каменный круг с бортиком. Как говорят, в Лиессе есть ее сестра-близнец — такая же, но больше. Они горят огнем три ночи полнолуния, и истовые верующие проходят через это пламя — это очищение, причастие и обещание.
Йерсене, как и всем приютским, это было не позволено, но ей хотелось, и она ждала, когда ей разрешат.
Опомнившись вдруг, Йер взглянула на молчащую мрачную женщину.
— После приюта тебя ожидает дом учения, — сказала та.
— Я знаю.
— Очень хорошо, — еще раз повторила настоятельница и забарабанила ногтями по столу.
Йерсена лишь отчетливее осознала: ничего хорошего.
— Я слышала, что ты хотела бы быть Орденской сестрой, — Йегана наконец-то отвернулась от окна, уставилась точно в глаза. — Для этого надо родиться знатной, ты же знаешь?
— Я ведь Мойт Вербойн? — с опаской уточнила Йер.
Она как никогда почувствовала вес кольца на шее и прикосновение металла к коже.
— Я не верю в это, — резко возразила настоятельница. — Большее, кем ты могла бы быть — бастард, и если только я не захочу тебя признать, то ты — никто. И в Орден ты вступить не сможешь никогда.
Йерсена замерла на вдохе. На ладонях выступила влага, а слюна во рту стала тягучей, вязкой и густой настолько, что сглотнуть не выходило.
Она неловко облизнула губы — высохшие корочки царапнули язык. Зубы зашарили по ним, искали хоть одну, какую можно подцепить.
— А кроме этого, — продолжила Йегана, — обучение дальнейшее — такое же, как и в приюте. Либо за него семья внесет пожертвование в казну, либо же ученица отработает. Но если ты будешь работать, то не будешь равной другим сестрам никогда, пусть бы тебя и приняли каким-то чудом. Понимаешь?
Йер кивнула и с усилием сглотнула.
— Почему вы вдруг решили это мне сказать?
Женщина резко подалась вперед, и в плечи Йер впились цепкие пальцы — острые, точно крючки, костлявые. Йерсена не решилась дернуться, хоть было больно.
— Слушай, — жарко зашептала та ей в самое лицо. — Внимательно. Я ведь могу тебя признать. Могу устроить тебя обучаться, чтоб ты стала орденской сестрой. Я все это могла бы сделать. Понимаешь?