— Йер, мать твою! Ты здесь?!
Вздрогнули оба. Но лишь Йергерту Содрехт отвесил подзатыльник, перегнувшись через стол. Он окликал его, а не Йерсену, и ее до дрожи злило, что он называл их одинаково. Йергерта тоже. Но на сей раз ни один из них не огрызнулся.
— Что тебе? — лишь вяло отозвался тот.
Йерсене вдруг подумалось, что он заплачет. Не сейчас, конечно — позже, когда будет в одиночестве готовиться и ждать.
Вельга к нему не выйдет. Гертвиг уж тем более.
Традиции велели провожать сына на церемонию. Мать собственной рукой должна была сшить ризы белой ткани и вручить их, а отец — напутственно коснуться головы и проводить под жаркие своды купальни.
Этого у Йергерта не будет.
— Орья спрашивает, как вступают в Орден. Что сегодня будет.
— Так и объяснил бы.
— Так тебя же спрашивает!
Йер не выдержала. Отвела глаза, нахмурилась — не то от солнца, не то от того, что видела.
— Таинства будут, — выдавил мальчишка неохотно. — Все начнется с Очищения в купальнях, после Бдение в святилище, а завтра — Таинство греха.
— Ну Таинство греха-то мы все видели, — небрежно отмахнулась Орья, — а что остальные два? Что там?
Содрехт расхохотался.
— Они “Таинства” не просто так! Раз в орденские сестры ты не хочешь, то и знать тебе не надо. Это лишь для самых верных слуг великих Духов, — он выпячивал и напускную важность, и нисколько не прикрытое ехидство.
— Что ты ко мне с этим Орденом пристал? Не знаешь будто, что нет хуже жен, чем орденские сестры! — вспыхнула Орьяна.
Содрехт искривил лицо, заледенел и отвечать не стал.
Всю болтовню сменила тишина — натянутая, как струна.
Йер против воли снова посмотрела Йергерту в глаза — сидел напротив. Наконец померк солнечный луч, тень стала не такой глубокой.
Йер готова была выцарапывать глаза — ему или себе, лишь бы не видеть вот такого взгляда. Она точно знала, что он что-то сделает — невероятно важное и нужное только ему; что-то помимо Таинств.
И ей бы усмехнуться, показать презрение и превосходство, но вместо того она, ужасно ненавидя эту свою слабость, указала ему взглядом к выходу. Решила для себя: пусть лучше так, чем это все терпеть.
— Эй, ну вообще-то Таинства так называются не потому, что их никто не должен знать вне Ордена, — она старалась говорить погромче, позадорней. — Раньше первые два тоже были для зевак, чтобы всем миром провожать на путь служения. Отсюда и пошло “первой воды коснулся” — все касались, чтоб урвать себе благословение. “Таинство” — потому что лишь во время них ты можешь напрямую обратиться к Духам, и что ты им скажешь — твоя тайна, обещание. И больше никогда с ними не может быть такого тесного общения. “Сие есть единение почти интимное” — описывала их Йели́на Ле…
— Ой, посмотрите, опять умничает! — Содрехт снова засмеялся. — Орья, ты же ей подружка, должна знать, что никогда нельзя при ней такое спрашивать: она же со времен Войн Духов перескажет все.
— Ты просто сам не знаешь половины этого вот и завидуешь! — заспорила Орьяна.
А Йер чуть улыбалась и посмеивалась вместе с ними, чтобы за улыбкой спрятать пристальный взгляд в сторону. К дверям, где промелькнул проворный силуэт.
За перебранкой кроме Йер никто и не заметил, что теперь их за столом осталось трое.
Йергерт смотрел в небо — ясное; пожалуй слишком ясное для осени, перевалившей во вторую половину. Солнце медленно клонилось вниз. Он провожал его глазами с ужасом и нетерпением, смешавшимися воедино.
Юноша не представлял, что ему делать и куда девать себя до вечера. Внутри все напрягалось до того, что сложно было сделать вдох. Не страх — нет, это был не он, но что-то столь же липкое и жуткое, мешающее жить.
Йергерт впихнул в себя скупой вдох через сомкнутые зубы, отмер. Двинулся в привычный и спокойный птичник — его вычистили еще утром, и теперь там можно было отыскать уединение и тишину.
Птицы сидели смирно — они знали его хорошо и не тревожились. В вольерах пахло прело и тепло. Возня и писки замыкали маленький мирок и ограждали от всего, что есть снаружи.
Сокол по привычке сел на руку, не покрытую перчаткой. Он вертел забавной плоской головой, разглядывал лицо.
Йергерт вдруг понял, что на следующую охоту он поедет уже братом Ордена. Не мальчиком, что подает и забирает клобуки, и на какого шикают, чтоб шевелился побыстрей, а настоящим братом с собственным плащом и соколом.
Мысль эта больше напугала, чем обрадовала или воодушевила.