Так же вместе они принесли и ризы, взялись его облачать, почти что ослепленные их белизной, светящейся в благоговейном полумраке.
Когда они закончили, Йергерт встал в чашу, а прислужницы присели ровным кругом, кончиками пальцев прикоснулись к ободку изогнутого края.
Старшая из женщин снова зачерпнула воду с запахом сладкой марилии.
— Прими всю благодать, коей омоют тебя Духи Запада, — произнесла она и опрокинула ковш на макушку Йергерту.
— Прими всю благодать, коей омоют тебя Духи Юга…
После последнего ковша в тягучей тишине прождали несколько минут, чтоб Первая вода стекла и в чаше оказалась. В ожидании прислужницы снова взывали; шепот их опять звучал дыханием и стуком сердца.
А Йерсена успокаивалась: дело сделано. Она была уверена, что Йергерт ее не заметил, не узнал. Что он теперь перешагнет край чаши, выйдет прочь из темноты пещеры, и ее присутствие останется маленькой тайной — Йер ее уж точно не откроет никому.
Так все и выходило: время истекло, и встали девушки. Йергерт шагнул. И почему-то повернул вдруг голову
На миг два взгляда встретились. Йерсена уж давно не видела, чтоб он так яростно, так ненавидяще смотрел.
Когда Йер вышла из купален, уж стемнело. К вечеру промозглый ветер разгулялся, а без теплых солнечных лучей мгновенно наползла безжалостная стылость.
Двор был тихий. Все, должно быть, уже собирались к ужину, и окна ремтера впотьмах светились завлекающе и ярко; в них мелькали силуэты братьев, чудилось, что долетали голоса. А Йер вдруг замерла, руками себя обхватила и смотрела на до боли режущие пятна света на стене. Ветер рвал волосы, напитанные влагой, щекотал ими лицо, дразнил нос ароматом. С неба скалил рожки прирастающий, но худосочный пока месяц, что протиснулся сквозь поволоку облаков и окружил себя прозрачно желтым призраком гало.
Йер не хотелось подниматься в ремтер: утомилась. Не из-за купален, а от напряжения, от зудом замершего под ногтями ощущения невыносимой отчужденности, от бесконечной настороженности. Стоит ей ступить в свет зала, ею завладеет суетная круговерть. В ней нужно будет постоянно притворяться, ни за что не расслабляться, каждый миг за чем-нибудь следить.
Там будет Йергерт, что и раньше-то всегда готов был сделать гадость; Содрехт, что порою делал вид, что обращается, как с равной, а порою будто и не видел; будет настоятельница, пристально смотрящая, оценивающая, кутающая в зыбкие обещания, посулы и угрозы… будет и брат Кармунд, чье внимание ей ненавистно и желанно.
Она так устала.
Много лучше было здесь, наедине с собой. В компанию — далекое темное небо, ореол луны на нем, да еле различимая сквозь тучи россыпь звезд. Из черноты приглядывали Семь сестер.
Йер бы хотела спрятаться тут в сумрачных тенях и раствориться в них — так проще, чем в свечном свету под взглядами извечных чужаков.
Она тряхнула головой и поспешила внутрь. Ужин не накроет сам себя.
Время текло необычайно быстро. Чудилось, что братья только сели — а уже и самые нерасторопные из малышни заканчиваюли подбирать объедки; только и успелось, что приметить ризы Йергерта, отлично видные издалека, да вежливо кивнуть под взглядом брата Кармунда и настоятельницы.
Так же мимолетно вышло со стола убрать да переждать, пока все разойдутся.
Наконец опомнившись, Йер выудила из подсумка пузырек со снадобьем айну. Ей следовало выпить. Она мялась. Свечи обрастали бахромой подтеков, тени от огней мелко дрожали, за окном скулил промозглый горный ветер.
Йер с усилием выдрала пробку и принюхалась. Взболтнула, опрокинула в себя одним глотком, пока еще не слишком сомневалась.
Она очень ясно поняла вдруг: все. Пути назад не будет, дальше — только воля Духов. Она вверила свою дальнейшую жизнь им, и лишь они решат, что с нею будет.
Утешительным ей это не казалось: она помнила, что Духи — редко милосердны, и что отнимают они чаще, чем даруют. Помнила и что нужны им жертвы.
На мгновение сперло дыхание — ей страшно стало от того, что в жертву могут стребовать. Йер заметалась из конца в конец длинного зала. Ждать бездеятельно у нее не выходило — не умела.
И тогда она еще раз выскочила в темень, в холод, в зло секущий ветер, что обжег лицо и волосы встрепал. Перебежала поскорей подальше от горящих глаз, застывших у калитки, попыталась убежать от запаха венка просителя, ведь он напоминал: все волей Духов.
Только в темноте святилища она остановилась, выдохнула, с облегчением согрела щеки теплотой ладоней и утерла выбитые ветром слезы. Понеслась сквозь черноту на свет огня, что полыхал надежным маяком, вцепилась в зелень ленты на подставке. Та назло запуталась и не хотела развязаться.