Я был под большим впечатлением от рассказа Господина Кларе, в старческих глазах которого вспыхнул бунтарский огонек. Значит, бывают непокоренные солдаты, способные ослушаться. Значит, можно осуждать военачальников и даже подвергать сомнению королевские поступки. Осмелюсь ли я написать обо всем этом в школьном сочинении? Осмелюсь ли передать критический дух свободомыслящего героя траншей, превратившегося в ярого антимилитариста.
Возвращаясь к себе с записями, сделанными во время рассказа пассионарного противника войны, я весь измучился, не зная, как поступить. Мне было тринадцать — в этом возрасте так приятно плыть по течению и еще трудно определить для себя, в какой момент следует заартачиться. Пытался ли Господин Кларе подтолкнуть меня к бунту против идиллического образа короля, который нарисовал мой отец? О нет, я был слишком хорошо воспитан, чтобы даже вообразить такое. Мне было страшно не по себе. Я спустился к Кларе за помощью: поднабраться дополнительных знаний, а в итоге узнал слишком много.
Глава 39
БЕСПОЩАДНАЯ ПРЕКРАСНАЯ ДАМА
И в пятый раз в полночь пробили часы, и я отправился в камин. В предыдущие разы я, точно какой-нибудь похититель признаний, подслушивал доносящиеся из задымленного дымохода беседы с глазу на глаз. В эту ночь голос был один — мелодичный, с властными нотками: говорила женщина, немало повидавшая на своем веку. Я воображал себе ее черты, сверкающие темным огнем очи и плотоядный рот, жесткий и угрожающий.
— Сама себе удивляюсь, я, никогда ни в чем не сомневающаяся доселе, и вдруг хочу исповедаться и вернуться в прошлое, в то время, когда еще прославляли мою красоту, хотя я была уже не молода. В двенадцать меня выдали замуж, на пятнадцатом году я родила дочь, мне не было восемнадцати, когда я произвела на свет предмет моего постоянного обожания — сына Франциска, моего Цезаря. Пусть мне порою приходилось нелегко, я всегда удивляла всех силой характера; в Амбуазе кипучая деятельность была направлена на одно: привести сына к трону и любой ценой сохранить свое положение. Когда 2 января 1496 умер муж, мне стукнуло девятнадцать, я была несовершеннолетней, поэтому у меня собирались отобрать опеку над детьми и передать ее Людовику Орлеанскому, кузену короля. Я не допустила этого: отыскала один ангулемский обычай, позволяющий опеку над детьми с пятнадцати лет вместо двадцати пяти, и король Карл VIII, муж Анны Бретонской, согласился оставить Франциска и Маргариту в моем полном распоряжении. С тревогой наблюдала я за королевой Анной, недолюбливавшей нас. Если б ей удалось родить сына, с восшествием на престол Франциска было бы покончено. Четырежды она рожала: два сына умерли, выжили только девочки. Королева — коротышка, худа, заметно прихрамывает на одну ногу, хотя и пользуется обувью на разновеликих каблуках. Она необыкновенно хороша лицом, очень хитра и упряма: ежели что вбила себе в голову, так уж непременно добьется, что бы ни пришлось для этого сделать. Вот отчего набожная Анна хвасталась, что народит еще детей, что было вполне возможно, ведь ей шел только тридцать восьмой год. Я не на шутку испугалась в 1510 году, когда она понесла. К счастью, родилась девочка, Рене, которой предстояло стать одной из лучших подруг моей Маргариты. Годом позже она снова брюхата, но и на этот раз я зря волновалась: у нее случился выкидыш. Я с облегчением вздохнула. И — о чудо! — внезапно, полная надежд, она умирает. Господь ли, к которому она столько обращалась в своей часовне, прибрал ее? В любом случае именно Господь, я в том нисколько не сомневаюсь, остановил свой выбор на нашем Франциске и сделал его королем. Никогда мне не забыть великого дня — 13 сентября 1515 года, четверг, когда мой сын победил швейцарцев под Миланом, начав бой в пять пополудни и закончив только к одиннадцати ночи сутки спустя, проведя все это время на поле битвы. В тот день я уехала в Амбуаз и пешком дошла до Нотр-Дам-де-Фонтен, молясь Пресвятой Деве о том, кого люблю больше себя, о моем славном сыне, втором Цезаре — покорителе гельветов.