— Что случилось? — спросила Марва, оглядывая подруг в ожидании ответа.
— Эви хочет с нами кое-что обсудить, — сказала Глэдис; все взгляды сошлись на ней, как бы пригвоздив ее к спинке кресла. Эви закатила глаза к небу, потом снова оглядела Вирджинию, Дорис и Марву.
— Мою внучку Дину изнасиловали. И она забеременела…
— О, Господи! — сказала Дорис; она всегда первая была готова оплакать чужое горе. Кажется, эта женщина достигла зрелого возраста — ей был восемьдесят один год — но все еще не верила в то, что люди могут причинять друг другу боль.
— Клянусь, — сказала Марва (эта подружка всегда была готова броситься в битву при первой необходимости), — весь наш мир в одной авоське отправляется прямо в ад! Они поймали преступника?
— Нет. Дина не смогла его опознать.
— Почему?
— Потому, что было темно, очень темно. И девочка даже не видела его лица.
Вирджиния молчала, изучая взглядом Эви. Казалось, она не делает никаких выводов, и у нее нет никаких комментариев.
— С тех пор, как ее изнасиловали и выяснилось, что она беременна, — жених ее оставил, и ее вежливо попросили уйти из колледжа. Дина вернулась домой. А там все пошло еще хуже. Дуг и Ханна сообща пытались заставить ее сделать аборт. Семь недель назад она просто сбежала, никто не знал куда. Девочка звонила несколько раз, просто сообщала, что с ней все в порядке. А пару дней назад позвонила и сказала, что возвращается домой.
— Бедный ребенок, — сказала Дорис.
Эви посмотрела на Глэдис, потом на остальных.
— Я хочу туда поехать и привезти ее сюда. Пусть она живет со мной и здесь рожает.
После этих слов Вирджиния, казалось, свободно вздохнула. Она откинулась на спинку кресла и потягивала свой «капуччино».
— А Дина этого хочет? — спросила Дорис.
— Во всяком случае, так показалось Ханне, но, по-моему, ничего не изменилось. Насколько я понимаю, она опять возвращается в ту же обстановку, из которой убежала. Дуг насмерть стоит против того, чтобы Дина родила. Он отвергает даже мысль об этом; убежден, что Дина таким образом разрушит свою жизнь. А Ханна настолько растеряна, что послушается его.
— А может, они правы? — сказала Дорис. — Хочу сказать, — если у девушки и может быть уважительная причина для аборта, так это именно такой случай. — Ответом ей было молчание. Она оглядела всех, ее взгляд остановился на Вирджинии. — А ты бы хотела родить ребенка от насильника?
— Мне кажется, основная причина не в этом, — тихо сказала Вирджиния с беспокойством во взгляде.
— Может, и не в этом. Просто я отлично понимаю точку зрения Дуга и Ханны.
— Я тоже понимаю, — сказала Вирджиния, удивив всех своим ответом. — Но если добавить к изнасилованию еще и аборт, это не избавит Дину от боли, а только прибавит мучений.
— Ты не можешь в этого вмешаться, не поссорившись со своим зятем или дочерью, — сказала Марва. — Ведь Дина — их дочь. Ты же знаешь, что они желают ей самого лучшего!
Желают лучшего! Убийственные слова. В глубине сердца Эви опять зашевелился гнев — гнев, который поселился там десятилетия назад.
«Ну вот мы и добрались до этого — нравится тебе это или нет!»
— Позвольте мне объяснить, почему я так твердо стою на своих позициях, почему я считаю, что Дина должна родить ребенка. — На одном дыхании она рассказала им свою историю, не пропустив ни одной постыдной для нее и болезненной детали.
Когда она закончила, никто не промолвил ни слова. Все сидели пораженные, не зная, что говорить или что можно сделать после такой исповеди. Вирджиния закрыла глаза, сидела бледная и неподвижная.
Эви медленно выдохнула и снова вдохнула.
— Фрэнк тогда тоже желал мне самого лучшего, Марва. Да и врач тоже. Или, может, мне просто нравится так думать. Проблема в том, что я уверена — я смогла бы родить! Но я не стала рисковать. Я поддалась им, позволила забрать жизнь моего ребенка. За последние сорок шесть лет не было ни одной недели, чтобы я не вспомнила, не пожалела и не подумала о том, каким бы был мой сын сейчас, — если бы я оставила ему жизнь.
Эви наклонилась, поставила чашку и блюдце на кофейный столик. Она это сделала, теперь они знают все! Если подруги осудят ее, пусть так оно и будет. Она смотрела на них прямо, слегка выдвинув вперед подбородок, ожидая удара. Больно оставаться одной!
— А как насчет Фрэнка? — тихо спросила Вирджиния. — Он это нормально перенес?
— Нет. — Эви боролась со слезами. — Мы решили никогда не говорить об этом. Фрэнк упомянул о ребенке только за неделю до своей смерти. Он посмотрел на меня и сказал, что ему очень жаль. Очень, очень жаль. Я поняла, что он имел в виду. — Эви дрожащими руками расправила складку на юбке. — Я не хочу, чтобы Дина жила с таким же чувством вины и боли, которые я носила все эти годы. Я не хочу, чтобы она состарилась, имея на своей совести аборт.