— Ну, здесь такое просто не может случиться! — возразила Дорис. — В нашем правительстве слишком много противовесов и проверок.
— В самом деле?! — Марва не скрывала иронии. — Сколько раз я слышала: «У нас такого случиться не может!» Еще как может — и думаю, скоро это произойдет.
— Ну нет, ты не права! — не унималась Дорис.
— Неужели?! В Калифорнии несколько лет назад уже рассматривали закон об эвтаназии (врачебное прекращение жизни, обычно в случае неизлечимых заболеваний. Должно осуществляться в случае добровольного согласия пациента. — Прим. ред.). Я-то думала, что при моей жизни такого произойти не может! А ты? Я стыну от ужаса, когда вспоминаю об этом; я боюсь того, что еще придумает этот мир! Они пытаются прикрыть убийство разговорами о чувстве собственного достоинства и милосердии, а в самом деле все сводится к экономии государственных денег. Сколько денег нужно, чтобы продлить жизнь ВИЧ— инфицированному? А чтобы содержать стариков в домах престарелых? Или неизлечимо больных?
— На уход за Джорджем уходит три тысячи долларов в месяц, — почти прошептала Глэдис.
— Мы сейчас говорим не о Джордже! — возразила Дорис.
— Разве? — снова не сдержалась Марва. — Я думаю, многие считают, что уход за ним — пустая трата денег!
Шокированная Дорис повернулась к ней.
— Какие ужасные вещи ты говоришь!
— Все в порядке, Дорис, — успокоила Глэдис, похлопывая ее по руке. — И главное, это правда… — На ее лице отразилась боль. — Когда я в последний раз была у Джорджа, одна из медсестер посетовала на то, что у моего мужа такое здоровое сердце. Я не могла поверить, что человек с подобным образом мыслей может работать в больнице! Но нет, поди ж ты — старшая медсестра! — Она взглянула на Марву. — Удивительно…
— Мы сами перекрываем себе возможности проявлять сострадание к ближнему, — сказала Вирджиния. — Как можно чему-то научиться, если это качество негде применить?!
— Конечно, нельзя! А отсутствие сострадания разрушает личность человека, — мрачно резюмировала Марва.
Глэдис переводила взгляд с одной на другую.
— Неужели вы действительно думаете, что все может так далеко зайти?!
— Нет, — твердо сказала Дорис и поставила жалобно звякнувшие чашку с блюдцем на стол. — Я в это не верю!
— Потому, что ты не хочешь в это верить, — сказала Марва.
— Но если так происходило в Германии, это не означает, что-то же самое должно быть и здесь!
— Но и не означает, что такого не будет!
Вирджиния наклонилась вперед.
— Чем больше об этом думаешь, тем все кажется страшнее. Последствиям нет конца. Марва, ты упоминала наши библейские уроки. Так вот, перворожденные дети принадлежат Господу, так ведь? Ведь так говорит Писание? А сколько этих первенцев убивают посредством аборта в нашей нации? Или нам кажется, Бог не видит, что мы делаем? Неужели мы считаем, что не будет никаких последствий?!
— Я сорок шесть лет думала об этих последствиях, — сказала Эви. — Сорок шесть лет я наблюдала, что происходит вокруг меня. Иногда я чувствую себя так, как будто стою в начале цепочки событий; и именно я должна положить этому конец. — Первой это сделала она, затем Ханна, теперь перед таким выбором стоит Дина.
Эви сжала кулаки.
— Это первенец Дины, независимо от обстоятельств его зачатия! Я знаю ее! Я знаю, как она всегда любила Господа! Она хочет поступать правильно, и девочка решила рожать. И клянусь, если только Бог даст мне силы, я буду рядом с ней так долго, как только смогу. — Потекли слезы. — Даже если это означает, что я выступаю против Ханны и Дугласа.
Вирджиния улыбнулась ей.
— Ну, в конечном результате, увидишь, они будут тебе благодарны.
Глэдис посмотрела на Эви, глаза наполнились слезами. Проживет ли подруга так долго?
Эви уловила, о чем она думает.
— У меня не так уж много времени, — сказала Эви, расслабившись в кресле. — Всего около года.
— Не говори так! — воскликнула Дорис. — Как будто ты уже сдалась!
— Я не сдаюсь, просто смотрю в глаза фактам.