— Расту с каждым днем, — сказала она и распахнула куртку.
— Ты правильно поступила.
Дина снова запахнула куртку, ежась от холодного ветра.
— К сожалению, это не моя заслуга, Джо. Я до этой самой минуты не могла решить, что же мне делать.
— А теперь?
— Я выдержу все это, чего бы мне это ни стоило!
Они пошли по дорожке вдоль обрыва — вниз, на берег. Солнце взошло, облака рассеялись. Ветер шуршал песком там, где Большая река встречалась с заливом Мендосино. День обещал быть теплым.
Дина сняла куртку, сложила и села на нее. Потом сняла ботинки и носки, протянула ноги и подтянула юбку так, чтобы колени и щиколотки были на солнце.
— Ты выглядишь уставшей, — сказал Джо.
— Я плохо спала.
«И неудивительно, — подумал Джо. — Ведь ей же приходится все делать самой».
— Ты была у врача?
Дина покачала головой.
— Нет — с тех пор, как ушла из колледжа.
— Давай запишемся на прием.
Дина взглянула на него.
— Запишемся? — Она слегка улыбнулась. — Ты что, Джо, решил обо мне заботиться? Ты будешь решать все мои проблемы?
— Ты что думаешь, я искал тебя только для того, чтобы сказать тебе «привет» и «пока»? Я буду рядом.
Дина заглянула ему в глаза.
— Я знаю, что мы друзья, Джо. Но есть кое-что большее, не так ли? Почему для тебя так важно, чтобы я родила этого ребенка?
Джо знал, что когда-нибудь она задаст этот вопрос, и также знал, что ему придется отвечать на него. Кое-что он мог ей рассказать сейчас, остальное — потом, если Бог позволит.
— Когда мне было семнадцать, моя подружка от меня забеременела. Она сделала аборт.
Дина закрыла глаза, подняла колени, натянув на них юбку и обхватив руками.
— Ты ее любил?
Джо смотрел, как волны разбиваются о скалы на берегу залива.
— Нет. — Вздохнув, он опустил голову и закрыл глаза. — В те дни для меня главным был секс… — Он поднял глаза на Дину и с облегчением вздохнул, не увидев на ее лице отвращения.
— Я слушаю, Джо.
Он не любил рассказывать о своем прошлом, но Дине надо было это знать.
— Это была молодежная банда, мы соперничали с другими. Незаконнорожденный ребенок для парней был своего рода трофеем. Дети были как бы физическим доказательством мужской силы. — Джо с отвращением покачал головой. — Я придерживался такого же мнения, пока Тереза не забеременела. Вот тогда жизнь ударила, и сильно…
Он говорил медленно.
— Она не хотела этого ребенка. Боялась, что родители выгонят ее из дома. Тогда моя мама сказала, что примет нас, даже предложила усыновить ребенка. Тереза сказала, что обдумает это и даст мне знать. Через два дня она позвонила мне и сказала, что сделала аборт…
Его темные глаза наполнились слезами.
— Эти воспоминания все во мне переворачивают. Я наслышался всей этой риторики: «Это ее выбор, ее тело!». Все это я понимаю. Проблема в том, что некоторые вещи нельзя вот так просто взять и отбросить. Ты не можешь заставить замолчать человеческую природу. Ведь это же был и мой ребенок — частица моей плоти и крови! Когда Тереза сделала аборт, как будто она убила часть меня!
— И ты ее за это ненавидел?
— Да, ненавидел. И очень долго. — Его губы презрительно скривились. — Ну, конечно, никто не знал, что я чувствую. Я в те дни был «крутым парнем». Ничто не могло вывести меня из себя. Было намного легче обвинять ее, чем говорить о собственном фиаско.
Джо отвернулся и глубоко вздохнул. Положил руки на колени, довольно долго молчал.
— После того как Тереза сделала аборт, мы пробыли вместе всего месяц. Мы злились друг на друга. Когда мы, наконец, разошлись, она связалась с другим парнем из нашей банды. Через четыре месяца она снова забеременела и снова сделала аборт. Возбужденный, Джо встал и отошел на несколько шагов в сторону. Он уставился на бурлящую воду.
— Когда в последний раз я ездил домой, я пытался ее найти. Хотел извиниться перед ней за то, в чем я виноват. Она теперь живет в Ваттсе. У нее двое детей от разных отцов. Она пьет, употребляет наркотики, живет на пособие. Ее жизнь — сплошной кошмар.
— Не все, кто делает аборт, заканчивают жизнь таким образом, Джо.
— Да, — Джо повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо. — Но иногда я думаю о том, что там много таких парней, как я. Стараются казаться крутыми, ничто не может их вывести из себя. Притворяются, что такие вещи их не трогают, но внутри у них что-то умирает.
Дина вспомнила своих маму и бабушку. Сколько еще женщин страдают молча, стыдясь и боясь говорить о своей боли? Этот мир не позволит оплакивать ребенка, которого они убили. Как он может позволить, если все заявляют, что это и не ребенок вовсе?! Как можно оплакивать того, который и не существовал? И никто не хочет признать истину, хотя страдают и те люди, которые не могли повлиять на решение — жить этому ребенку или нет. К примеру, ее отец…