— А труп сынка знай себе подгнивал — громко прошептал Чистюля. На него зашикали.
— …многие пытались оживить принца — и напрасно. И тогда заявился к дворцу один путешественник. Попросил он у короля разрешения переночевать в той пещере. А в полночь, когда совы и нетопыри вылетели на охоту, путешественник вытянул из дорожного мешка молоток и связку осиновых кольев.
С этими словами Рассказчик взял из рук синьорины Лили первый колышек — оранжевый словно апельсин — и приставил к крышке гробы. Но в последний момент как бы задумался — и вернулся к залу.
— Нет — сказал — что же это я: не подобает сказочнику превращаться в героя истории. Видимо, попрошу-ка о помощи самого активного из наших зрителей. Юноша — указал он на Чистюлю — если вы не против?
Стеф засмеялся и похлопал приятеля по плечу, тот пробурчал что-то себе под нос и пошел, куда деваться, не отказываться же при всех.
…орудия убийства, думала Марта. Поди угадай. Я же забыла спросить у Элизы, из-за чего он умер. «Лицо сильно изуродовано» — это вообще ни о чем. Его могли и потом… после всего, чтобы не опознали. Так что у меня есть? Рука раненого Яромира — если Штоц сопротивлялся, например, мог поцарапать. Посмотреть бы, что у него под повязкой.
После первого же удара колышек вошел в крышку на треть. Чистюля оглянулся на синьора Рассказчика, тот покивал и махнул руками залу — поддержим, мол, аплодисментами. Воцарилась тишина, но буквально на несколько секунд — а потом Гюнтер поднял ладони и начал ритмично хлопать, его поддержали другие ребята из дозорных — и как-то само собой оказалось, что уже весь зал дружно хлопал в ладоши.
Кроме, конечно, Ники: подхватилась и явно собиралась вмешаться в представление.
Не успела.
Чистюля, сконфуженный всей этой катавасией, желал лишь как можно быстрее убежать со сцены — и бахнул молотком по колышку так, что тот вонзился еще на треть. А потом вообще упал вовнутрь, провалился — и из отверстия вылетела красная тучка.
В зале охнули, Ника завизжала.
Тучка покружила над головой у Чистюлю, потом поднялась к лампам над сценой.
— Это бабочки! — крикнул кто-то — Крошечные бабочки, вот, смотрите, я на видео увеличил.
…мотив, думала Марта. Что могли не поделить учитель родречи и двадцатилетний парень, приехавший из-за реки? Зайдем с другой стороны: что могло их связывать? Ника. Ответ очевиден — но она ни к чему не ведет. Нику Штоц особенно не выделял, а если — смешно, но допустим — ему пришло в голову что-то неприличное, Ника скандал устроила бы ого-го. Но если наоборот? Если Штоц узнал о том, что Яромир с ней встречается, и почему-то захотел положить этому конец? Узнать он мог, просто увидел их в школьном дворе. Но с какого перепугу вмешивался бы, кто ему Ника? И какое ему дело до Яромира?
— Слушай, я здесь подумала… да сядь ты уже, сколько можно страдать, ничего с ним не случится!
— Трюцшлер уже пятый кол забивает!
— Хоть двадцать пятый. Слышала же: в крышке отверстия. В них, видимо, и забивает: там все размечено, чтобы твоего драгоценного Яромира даже краешком не зацепило. Ты мне лучше скажи: Штоц с тобой в последнее время о чем-то говорил?
— Штоц? Со мной?
— Ой, только не надо сразу такого выражения лица — уже и спросить нельзя!
— О тебе он говорил. Все ли, мол, хорошо. Ему, типа, показалось, что у тебя какие-то проблемы.
— А ты?
— А я честно ответила, что не в курсе, но вроде никаких. Еще удивилась: ты у него типа в любимицах, чего бы напрямую не спросить.
— Так ему и сказала?
— Я, может, иногда и веду себя как наивная дурочка, но… Ох, гляди, гляди!
— И когда люди короля утром пришли к пещере, они не нашли путешественника — лишь гроб, пробитый здесь и там осиновыми кольями — синьор Рассказчик знаком дал публике понять, что Чистюля заслужил свою долю аплодисментов — потом выпроводил Бена со сцены и продолжал — Когда же, обмирая от страха, капитан стражи доложил королю о том, что произошло, и получил приказ выломать крышку гроба, он выяснил…
Старец щелкнул пальцами, циркачи в костюмах варваров поставили гроб торчмя, а потом выдернув топоры, висевшие у них за плечами взялись рьяно врубаться в крышку.
Им хватило трех минут, чтобы порубить крышку на щепки. Наружу вылетели еще три-четыре стайки мелких багряных бабочек — и все. Яромира в гробу не было, наручники, которыми минут пятнадцать назад заковывала его синьорина Лили, свисали пустые. Но застегнутые.