И зря Марта хваталась то за одну, то за другую нить — горечь во рту перемешивалась с вкусом железа, плечи болели, пальцы дрожали, запястья выворачивало так, будто она тянула на себя бетонные двери — шершавые, неподъемные двери, которые — чуть замешкайся, неосторожно дерни! — не оставят от тебя мокрого места.
В итоге Марта потеряла и намек на надежду и тягла уже чисто из упрямства — и вот тогда одна из нитей с оглушительным звоном лопнула.
Сначала ничего не изменилось. Марта услышала отдаленный гомон слева и спереди, головы обернулись туда, три-четыре человека даже наклонились, словно в одно и то же время пытались поднять монетку.
Или, подумала она, кого-то, кто упал. Теперь, вставши на цыпочки, она видела: там явно был пробел в толпе, небольшой, как раз размером со взрослого человека.
Те, кто стоял рядом, помогали кому-то подняться, придерживали под руки. Так впятером они и начали проталкиваться сквозь толпу к Межевой улице, где на углу была аптека.
О них, впрочем, быстро забыли — даже те, кто вообще обратил внимание. Ведь на сцене творились вещи куда интереснее.
Марта отдышалась, сжала зубы и ухватилась за следующую нить. Теперь, пообещала себе, буду действовать осторожнее, чтобы никаких обмороков. Не рвать — просто распутать.
Она свирепо поглядела на старика справа — тот намеревался вогнать ей локоть под мышку, и теперь отступился.
И вот тогда она заметила первый затылок. Самый обычный: аккуратно стриженый, с чистыми волосами. Просто он — в отличие от других — медленно, непрестанно вращался, туда-сюда.
Кого-то высматривая в толпе.
Моргнув, Марта обнаружила еще один такой же впереди, его владелец был одет в неприметную, поношенную спортивную куртку, руки держал в карманах, плечи развернул так, чтобы вокруг оставалось больше свободного пространства. Этот поворачивался всем корпусом, выставив вперед тщательным образом выбритый подбородок и раздувая ноздри. Как будто пытался вычислить нарушителя по запаху.
Марта замерла, воззрилась в сцену, краем глаза отметила слева следующего надсмотрщика и спросила себя: а сколько их таких стоит у меня за спиной?
И засек ли меня кто, когда я делала то, что делала?
Только теперь она поняла, в какой ловушке очутилась по собственной воле. Попытаешься выбраться — заметят. Останешься на месте, чтобы не привлекать внимания — а вдруг уже заметили и сейчас проталкиваются к тебе сквозь ряды восторженных зрителей?
Долгих пол минуты она взвешивала все за и против, потом решила рискнуть. Отсюда до Межевой было не так далеко, в разе чего солжет, что хотела помочь потерпевшему.
Решить она решила.
Но только она начала протискиваться между двумя почтенного вида госпожами, как холодная, сухая ладонь легла Марте на плечо.
— Я бы сказал, что это было весьма неосмотрительно с твоей стороны.
Марта обернулась, в то же время расстегивая молнию на кармане и запуская туда руку. Ногтем сбросить крышку, выдернуть баллончик и…
Чужие пальцы перехватили ее запястье, сжали. Так небрежно, что это было даже обидно.
— Знаешь — сказал тихий, спокойный голос — я попросил бы тебя не усложнять. И так времени маловато.
Она смотрела и не верила.
Свою аккуратную бородку он сбрил, усы также. Теперь его лицо казалось узким и чужим, как будто за эти две недели господин Штоц отрастил себе новое, которое еще не окончательно прижилось. А что, подумала она, говорят, в столице медицина далеко пошла, и не такое делают.
— Спрячь баллончик — сказал он — и быстро за мной.
Вот теперь это был настоящий Штоц — тот, который мог одним взглядом, сдержанным жестом или небрежной шуткой успокоить Артурчика с Губастым Марком. Штоц, к которому прислушивался даже сам господин директор.
Штоц, которому Марта когда-то доверяла.
— Я думал, Баумгертнер, тебе хватит ума сюда не ходить.
— Простите, я.
Он отмахнулся, мол, все потом. Развернувшись, пошел сквозь толпу — и люди расступались перед Штоцем, молча, безропотно, отводя взгляды. Марта шла следом за ним, пытаясь иметь вид пристыженной и беспомощной. Ну, относительно пристыженной — и пытаться не нужно было.
Они без проблем миновали двух надсмотрщиков, которые и дальше сканировали толпу — ни один даже не глянул в их сторону — а потом неожиданно очутились на Межевой, около театрального киоска. Здесь господин Штоц повернул в арку, за которой был узкий, будто футляр, колодец двора. Все стены, которые выходили во двор, были полуслепы, с окнами-щелками, да и те прикрывали жалюзи или плотные шторы.