Посреди двора росли три яблоньки — точнее, когда-то росли. Недавно их срубили, а из обрубка вырезали зубного идола — кривобокого, кривозубого, один глаз у него был больше второго, а нижняя челюсть выпирала вперед словно трамплин.
Штоц стал под ним, обернулся, сложил руки на груди.
— Кто-то уже приходил? — сухо спросил он — Ставил вопрос относительно статьи, которую вы, какую ты, вопреки моим советам, все-таки опубликовала. И не выдумала ничего лучше, чем выложить ее в интернет.
— Она там и так уже лежала — огрызнулась Марта.
Да, она совершила глупость, когда пошла через площадь, но со статьей — как она могла догадаться?! И вообще, ничего было продувать им мозги: «горшочки-самоварки», «это не журналистика». А теперь упрекает! Тоже мне!
— Она там лежала — согласился Штоц — В частном дневнике Ольчака. Сто подписчиков, так себе аудитория, правда, Баумгертнер? И что в итоге?
Последний вопрос прозвучал слишком небрежно, Марта сразу почувствовала коварство.
— Хотите сказать, что это из-за какого-то поста в дайрике они всей семьей уехали к троюродной тетке? Ну- ну! Даже если бы… да нет, откуда бы его предки узнали! Дрон всегда ныл, что мать с отцом не вылезают с работы, никогда им не интересуются.
Сказала, а сама подумала: вот почему так переживал учтивый господин Хаустхоффер. Нет никакой тетки — если она вообще когда-то была. Просто вы упустили их, проворонили Дрона.
Штоц смотрел на нее со странным выражением на лице.
— Проблема, видишь ли в том, что другие — заинтересовались. Поэтому я и спрашиваю: приходил ли кто-то? Задавал странные вопросы?
Марта посмотрела ему просто в глаза.
— А вот ваши вопросы — они странными считаются? Если учесть, что вы взяли и исчезли на две недели неизвестно куда. И о статье вы первый догадались, что с ней что-то не так. И нам при этом и слова не сказали. И отследили дайрик Дрона, а теперь на раз-два узнали о стенгазете. Это все как? Нормально?
— И? — сказал он — Какие же ты выводы делаешь из этих наблюдений, Баумгертнер?
Она заметила, насколько тихо здесь, во дворике. Чтобы не творилось на площади, сюда доносились лишь невыразительные отголоски, похожие на шум прибоя, на грохот радиоприемника, в котором слетели настройки.
Они, поняла вдруг Марта, здесь со Штоцем одни. Только он и она.
— И что же? — повторил классный руководитель — Это не так и сложно, в общем. Не сложнее, чем заговаривать драконьи кости.
Марта покраснела. И думать не думала: чего бы это вдруг — но ох, просто чувствовала, как пылают щеки.
— Не знаю — сказала она упрямо — вариантов два. Или вы хотели нас от чего-то уберечь, или просто пытались, чтобы информация не засветилась, хотя нет, это бессмысленно!
— Что именно бессмысленно? — Штоц говорил так, как будто они были на экзамене, в классе, а не шагах в десяти от площади и того, что на ней творилось.
— Я же полистала ее сегодня перед тем, как ставить в номер. Кого вообще волнуют эти «горшки-самоварки».
Сказала и запнулась. Вспомнила: «Говорят, первые такие горшки-самоварки придумали еще во времена Драконьих Сирот. Но тогда о них знали немногие, а пользовались только сами Сироты и приближенные люди».
Все же так просто, поняла она. И чем я раньше думала.
— Но кто они такие, эти Драконьи Сироты? — спросила Марта — Это же из-за них вся эта катавасия, да?
Штоц кивнул.
— Хорошо. Значит, раньше ты не догадывалась. И никто из ребят тоже.
— Да с чего бы?! Вы так тогда через горшки разозлились.
Он улыбнулся — впервые за весь разговор.
О, да, конечно. Злиться он тогда и мыслях не имел. Все это было представление, дешевый прием. И ты, Марта, купилась, поверила.
— Но почему вы ничего не сказали? Это настолько опасно? Так, что Дрону пришлось уехать. Но слушайте, я перечла о драконах множество всего — и нигде об этих Сиротах даже не вспоминают, ни одним словом!
— Странно, не замечал за тобой ранее любопытства к драконам — сказал Штоц — вряд ли это удачная тема для изучения, в нынешние то времена, но — как знаешь. Но пообещай, что удержишься от поиска в сети материалов о Сиротах.
Прежде чем Марта сказала хоть слово, он махнул рукой:
— О, да, весьма наивно с моей стороны. Тогда вот что. Предлагаю договор. Условие. Дня два потерпишь? Сегодня я очень занят, есть срочные дела. Но потом — даю слово — расскажу достаточно, чтобы удовлетворить твое любопытство. За это я буду требовать от тебя две вещи: на несколько дней забыть о Сиротах…