— Кто-то умер? — спросила охрипшим голосом Марта.
Зевака оглянулся.
— Почему сразу умер? Плохо стало человеку на площади, вот привели, капель накапали. Сначала отпустило, а потом, видимо, догнало. Аллергия у него или как.
Все это он рассказывал явно не впервой. Видимому, помог дойти до аптеки. Теперь гордился причастностью.
— И скорая как раз рядом, они на всякий случай были здесь неподалеку. Следует отдать мэру должное, хоть изредка: но и сцене с экранами, и о людях позаботился — Он обратился к санитару, который влезал в кабину рядом с водителем — Жить будет, верно говорю?
— Куда денется — буркнул санитар — благодарю за бдительность, гражданин.
— Благодарю — сказала Марта зеваке.
У нее отлегло от сердца, хотя, конечно, не факт, что это из-за нее. Давление у людей от чего-угодно скачет, и вообще, не слишком много я на себя беру, тоже мне, пуп земли, Избранная нашлась, тебе надо найти лекарства для отца, с делами сердечными разобраться и экзамены не завалить, не придумывай себе невесть что, собралась — и вперед, и, кстати, не забудь перезвонить Паулю, спросить, что за рисунок нарисовался и почему не послал.
Но о рисунке она, конечно же, сразу забыла.
Глава 03. В приступе доброты
Элиза была таки-права: памятник рос прямо посреди улицы, у входа в скверик. И захочешь — не обойдешь.
Здесь поперек тротуара раскорячился кран, в люльке завис мужик в спецовке пытаясь завести бензопилу. Очередь, которая растянулась до противоположной стороны улицы, вдоль забора, наблюдала с неподдельным интересом. Время от времени раздавались советы. Мужик нервничал, пила так и не заводилась. Водитель курил, рассматривая, собственно, памятник. Поскольку вечерело, фары крана были включены и памятник стоял как на ладони.
Засияли его недели полторы тому, не больше. И садили явно наспех: асфальт вокруг пошел трещинами, в одном месте из-за этого слегка наклонился фонарный столб. Столб, в итоге, подперли распорками и махнули рукой, фонарь все равно лет сто как разбит и не светит.
Главное же — сажая, как всегда, не рассчитали. Или перебрали от усердия с порошком. Стефан-Николай об этом порошке на днях рассказывал странные вещи. Он когда-то им интересовался, ну, в пределах своих разведок секрета философского камня. Там, говорил, рецепт весьма замысловатый, давний, его держат в тайне, но я вычислил состав. Думаешь, зачем из всей макулатуры, что мы приносим, учебники и книги, если им полсотни лет, сортируют в отдельную гору. Пятнадцать лет, поправила тогда Марта. А он: так последний раз их, похоже, совсем прижало, срок сократили. Так вот, они их потом сжигают. Но при особенных условиях, здесь я пока что не силен. Знаю только, что полученный пепел смешивают с порошком из драконьих костей, рыбьей муки, добавляют птичье молоко — нет, не конфет, Чистюля, обычное молоко! — и закладывают в основу куколку, типа как макет будущего памятника.
Здесь, видимо, или куколку вшили с изъяном, или порошок оказался слишком концентрирован. Памятник был уже в два человеческих роста, но фигурам не хватало завершенности, проработки, не памятник — мемориал снеговикам погибшим в боях с весной.
Одна обтекшая фигура стояла, расправив плечи, и протягивала что-то наподобие вязанки соломы — только под ее руками эта солома превращалась в монеты, что щедрым ручьем лились вниз, в ладони второй фигуры. Эта, вторая, была ниже ростом и с чем то вроде горба. Но при этом ее черты и одежда сформировались куда лучше. По крайней мере достаточно, чтобы Марта ее узнала.
Все было таким же, как во сне. Высокие сапоги, подбитые подковами. Тугой, застегнутый на все пуговицы мундир с очень широкой лентой для наград. Семь орденов, а в придачу к ним — восьмой, уникальный.
Лицо… да обычнейшее, такое, что и не запомнишь. И дело, знала Марта, не в том, что памятник еще не дозрел. Оно и в жизни было таким же. Если что и бросается в глаза — плоский черный парик, точнее — три кроваво-красных волоса, которые пробиваются сквозь нее и светятся в темноте. Но памятники у нас бесцветны, во-первых, а во-вторых, волос на нем не будет. Даже когда фигуры сформируются до конца.
И дело никоим образом не в том, что горгонит не способен отобразить такие тонкости. Об этих волосах никто никогда не упоминал, словно их вообще не существует. Ни в одном учебнике, ни на одном портрете, ни в одном выпуске новостей. Марта и сама впервые узнала о них из сна.
Табличка на постаменте гласила о том, что это, когда он сформируется, будет памятник двум выдающимся деятелям новейшей истории. Доблестному господину Эльфрику Румпельштильцхену, ветерану трех Крысиных войн, кавалеру всех семи Киноварных подвязок, в последние годы жизни — министру финансов при нашем мудром правителе; а также — собственно нашему мудрому правителю, господину Цинноберу. Далее шел перечень не всех, лишь основных заслуг нашего мудрого правителя, ну и — конечно же, «от благодарных жителей города».