— Опять — сознался Пауль — не виновато, скорее просто устало. Или даже испуганно, динамик искажал голос, плюс эти его сопли — Марта, ты сейчас где?
Она посмотрела на мобильный, закусила губу. Ладно, подумала, я перезвоню, извинюсь, договоримся на позже, поймет, не обидится. Паулю я сейчас более нужна.
— Представь: совсем рядом с твоим домом. Подхожу к площади. У меня дела, но я могу заглянуть на пол часика, расскажешь мне…
— Не сможешь. Тут полно народа. Марта, если честно, тебе лучше вообще не ходить на площадь. А рисунок я сейчас сфотографирую и вышлю, посмотри, пожалуйста. Вдруг хоть ты поймешь, в чем дело. А то, знаешь…
Голоса впереди стали громче, кто-то, похоже, орал просто в микрофон. «Наконец! Сколько лет это тянулось! А теперь — пусть видят, пусть все видят!».
Она прижала указательный ко второму уху, сделала гримасу.
— Что, прости? Здесь плохо слышно.
— Не ходи…
— Да-да, пошли мне фото рисунка, пожалуйста. И — я тогда тебя немножко позже наберу.
В трубке шипело, хрипело — и это был точно не Пауль. Потом звуки прервались, заныли короткие, злорадные гудки.
Марта протеснилась сквозь металлическую калитку и очутилась во дворе — узком, очень высоком, заставленном мусорными баками. Крышек на баках не было, рядом с ближайшим стояла женщина в затертом светло-красном пальто, с обвислой сумкой.
— Простите — зачем-то сказала ей Марта.
Потом в три шага пересекла двор, потянула на себя скрипучие двери, поднялась лестницей на второй этаж, преодолела коридор, повернула, взбежала лестницей — все это механически, думая о всевозможных глупостях наподобие новой прически или тестов по физике.
Пауль, как оказалось, был прав: народу было — яблоку негде упасть. Марта правильно сделала, что пошлая дворами, иначе просто не пробилась бы с одного края площади на другой. А так оказалась почти у ратуши, отсюда ей было палкой добросить. Но палка ей как раз бы и не помешала: Марта, конечно, сразу увязла в толпе. Люди стояли плотно, плечом к плечу, Марта еще удивилась, как они умудряются в этой толчее что-то выкрикивать, тем более — вздымать над головой кулаки. А они выкрикивали и вздымали. Марта сначала попробовала была идти против течения, но на нее смотрели и шикали, кто-то даже поставил подножку, и, чтобы не упасть, Марта тоже порывисто выставила руки, уперлась ладонями в чей-то вспотевший торс, извинилась (что за день такой, подумала раздраженно) и дальше шла уже хитрее — как будто смотрела туда, куда и все, но боком так проталкивалась, наступала на ноги, улыбалась сникший. Все смотрели мимо нее, вверх, на — и это был главный сюрприз — огромный экран, который действительно установили на площади, не прошло и десять лет. Экран возвышался над помостом из металлических труб, и Марта решила, что все же будет концерт, к местным выборам подгадали, что ли, но выборы не в этом году, с какой стати кому-то транжирить деньги? Видно было, что помост собран спешно: один лишь каркас, только сверху затянут брезентом, на брезенте нарисован герб Ортынска (трехглавая дремлюга) — без особенных изысков, и ни имени кандидата, ни лозунгов, ни эмблемы партии. Собственно, и музыкальные инструменты не вынесли, ограничились одним микрофоном и огромным кубом по центру. Возле микрофона стоял плечистый парень с выразительным, мясистым лицом. Камуфляжная форма сидела на парне, как на небрежно собранном манекене: здесь провисает, там натянута и вот-вот выстрелит пуговицами в толпу.
— Они — говорил парень — знали, на что идут. Все это — сознательно, для разжигания. Для провокации. И смотрите, что же это выходит! Ведь сколько невинного люда погубили, подумать страшно. А сколько навсегда искалечено. Я не удивлюсь, если у каждого в этом городе кто-то там, за лесом, пострадал. Семьи распались, судьбы искалечены. А им — им только этого и надо! Мы потому и привезли. Специально. Чтобы вы сами увидели. Чтобы сказали. Дали понять. И сами, чтобы поняли. Потому что так дальше нельзя, правда, друзья?
Судя по восторженному реву в ответ, друзей у парня было пол площади, не меньше.
— Мое мнение: с этим нужно что-то делать. Раз и навсегда — решительно, без рассусоливаний. Это, знаете, как с пораженным органом, спросите любого врача — он подтвердит. Если надо резать — значит, надо.
— Надо! — выкрикнули из толпы.
— Давно пора! — просто над ухом у Марты прогорланил кто-то другой. Она обернулась и увидела, что это их новый физрук. Одет он был не как физрук: толстовка с накинутым на голову капюшоном, на руках кожаные перчатки. Глаза его блестели, язык время от времени дергался, облизывая губы, хотя спиртным от физрука даже не пахло. Марту он не узнал — Время! К костлявой матери с-с-сучих детей! Всех, всех до единого!