В окне видно было фигуры мужчины и женщины — они сидели, взявшись за руки, и смотрели перед собой. За силуэтами, да еще и на некачественной фотографии рисунка, мало что поймешь, но Марте показалось: лица у них напряжены, взгляды тревожны.
Хотя, может, художник ничего такого не имел в виду. Просто она себе надумала. Мол, если у Дрона, который стоит у самого окна, взгляд тревожный, то и у них также.
А у Дрона. Дрон, если честно, даже сник с лица. Видимо, он очень не любил свою троюродную тетку.
Если семья действительно ехала к ней.
Потому что если к ней — абсолютно непонятно, что при этом делал в вагоне господин Людвиг Штоц.
Пауль изобразил его за спиной Дрона. Штоц стоял в тени, Марта видела лишь его взгляд: хмурый, зловещий. И ладонь Штоца абсолютно недвусмысленно лежала на рукоятке то ли меча, то ли шпаги.
Следовательно, он силой заставил их уехать из города?
А может — просто взял и убил?
Дикая мысль, но почему-то сейчас Марте она показалась полностью достоверной.
Штоц? — Да, Штоц.
Тот же? — А который «тот»? Что ты знала о нем? Что мы все знали о нем?
Он лгал нам. Он воспользовался нашим доверием. Откуда-то ему известно огромное количество странных вещей. Кажется, он собирается возродить старые ритуалы.
А ты, наивная дурында, считала его честным, искренним, верила, будто он любит детей, с которыми работает. А может, дети ему нужны, потому что они легче поддаются влиянию?
Марта вспомнила, как Чистюля спрашивал сегодня в маршрутке: «Ты веришь ему»? — и позавидовала: мне бы такое простосердечие! Веришь кому-то или не веришь — и все, вопрос решен.
Конечно, я не верю Штоцу. Здесь и говорить не о чем!
Но вопрос в другом: готова ли я рискнуть и воспользоваться его помощью — даже если окажется, что цена этой помощи слишком высока.
И где вообще предел, который отделяет «слишком» от «не слишком»? Где черта, за которой ты уже не просто используешь какое-то мутное лицо во имя достойной цели, но — помогаешь этому лицу, а значит — творишь паскудства и предаешь своих?
Несколько часов назад она знала ответ. Теперь… теперь — уже ни в чем не была уверена.
Чтобы отвлечься, Марта решила разобраться с сумкой. Вытянула учебники, протерла их, бросила сумку в стиралку, засыпала порошок, включила. Все делала машинально. Думала о разных бессмыслицах — например, о том, как быть с варением из эсперидовки. Отдать стеклянную банку отцу? Не рисковать и выбросить на фиг?
Элиза несколько раз заглянула: спросила, будет ли ужинать (уже поужинала, а вот и нет, от чая не откажусь), и принесла чашку (благодарю (черт, забыла сказать, чтобы не клала сахар), очень вкусно, да). Потом Элиза пошла к себе, видимо читать, немного погодя щелкнул выключатель.
Марта пила чай, лениво листала новости и думала, как бы заставить себя делать уроки. За последние несколько дней она их колоссально запустила; конечно, на нее сразу много чего свалилось, только кого это волнует? «Баумгертнер, почему ты не приготовила алгебру»? — «Мы ездили вчера к одной ведьме в Рысяны — Крысяны посоветоваться относительно моего неживого отца, ну и потом нас задержали егеря, а одна моя книга превратилась в порох — вот, собственно, почему». — «Тогда, понятное дело, другое дело, почему же ты сразу не сказала! В следующий раз сдашь. Если, конечно, тебя не похитят Великие Канализаторы».
Она почувствовала, что начинает засыпать, сказала себе: забей, один раз в жизни придешь без домашки, зато выспишься, раздевайся и ложись — но тут раздался звонок, кто бы это мог быть, и в девять вечера, неужели Будара, жирный придурок, приперся, чтобы что — Элизе мозги компостировать — или, может, мне? — сейчас я ему выскажу, сейчас он у меня…
Но это был не Будара. Это был отец.
— Привет — сказал он — Ты не звонила по телефону, и я решил, что просто приеду. Ты готова?
— В смысле? — зевнула Марта — К чему готова?
— Ты хотела, чтобы мы сходили к твоему Штоца. Я приехал. Пошли?
Глава 12. Три договора по цене одного
— Скажи, чтобы ты сделал, если бы удалось все… вернуть? Все переиграть, отмотать назад — понимаешь?
Штоц жил за три квартала от их дома — проще было дойти пешком, чем ожидать маршрутки. К тому же, отец теперь не очень любил ездить транспортом. Да и людей он, в принципе, не очень теперь любил.
— Переиграть? — уточнил он — Что ты имеешь в виду?