Доцент Шах-Макаронов, ещё успевший насладиться сладостными временами расцвета советской науки, обладал более чёткими, чем у госпожи Гаджикасимовой, политическими взглядами и даже призывал её голосовать за коммунистов, но только вот Олимпиада Ахмедовна, увидев в телевизоре чисто вымытого, круглого и розового Харлампия Пузанова, вальяжного и беззлобного лидера официальных коммунистов, отдать за него свой голос не пожелала; посмотрев на его машину и на его охранников-мордоворотов, она сказала: «Наши люди на таких тачках по Руси не ездят», - и, говоря Сашенькиным жаргоном, «забила» на всё и погрузилась в свою многотрудную мелкобуржуазную жизнь, о которой будет сказано ниже.
А вот Сашенька, несмотря на своё фанатичное поклонение вышеозначенным суетным кумирам, вовсе не была, как могло бы показаться, совсем уж тупой девочкой; нет, она очень живо интересовалась политикой. С нетерпением дождавшись своего восемнадцатилетия, она художественно раскрасила все элементы своей привлекательной молодой физиономии, положила в каждый карман куртки (а их, карманов, у неё было четыре) по банке пива и бодро направилась на избирательный участок, где и проголосовала за Полину Харакири, дочь японской матери; главным предвыборным лозунгом этой похожей на очковую кобру железной жёлтой женщины с жилистой змеиной шеей (Сашенька находила её «стильной») было: «Свобода - без границ, пива - залейся!». Продолжая говорить о публичных людях, следует заметить, что, кроме Полины Харакири, Сашенька очень любила ведущего телепередачи «За гранью» Адольфа Наглеева, - тощего мужчину с жирными, сальными волосами и в костюме, похожем то ли на униформу арестанта, то ли на пижамную пару (излишне говорить, что и господин Наглеев тоже принадлежал, по её мнению, к числу людей стильных). С одной стороны, он был очень осмотрителен в выражениях и никогда не употреблял столь любимого Олимпиадой Ахмедовной слова на букву «г» (а тем паче, упаси Бог, в применении к интеллигенции!), но, с другой стороны, в выражении своих чувств и немногочисленных мыслей он был свободен настолько, что почти вся его речь перекрывалась целомудренным сигналом пи-пи-пи, маскировавшим его чересчур вольные, непарламентские выражения. В частности, одна из передач Адольфа Наглеева была посвящена теме мужского достоинства и методам его оценки. Оказалось, что в этом отношении пальма первенства принадлежит голубому киту, у которого вышеупомянутое достоинство достигает двух с половиной метров в длину. Это вызвало у господина Наглеева мучительную зависть и такой неподдельный восторг, что он сказал: «Если бы у меня был пи-пи-пи, как у кита, то я бы вас всех, девки, пи-пи-пи». Нечего говорить, что эта фраза привела Сашеньку Лушину в необыкновенное восхищение.
Возвращаясь к вопросу о разнице мировоззрений матери и дочери, стоит заметить, что самая яркая и жирная разграничительная черта пролегала здесь в области тряпок, о Сашенькином отношении к которым уже было сказано: нарядов на все случаи жизни у неё было столько, что они, наподобие непереваренной пищи, регулярно вываливались из всех резервуаров, и Сашенька, не утруждая себя систематизацией, грубо заталкивала их в шкафы просто ногами, поскольку всякая вещь, стоило только её приобрести, сразу же переставала быть для неё вожделенной и вызывала такое же отвращение, какое у профессионального развратника вызывает вчера ещё недоступная, но сегодня уже побеждённая женщина. А вот Олимпиада Ахмедовна в этом отношении отличалась, с одной стороны, аскетизмом, а с другой стороны - какой-то маниакальной, религиозной бережливостью в сочетании с аккуратностью. Её гардероб состоял, во-первых, из двух филигранно заштопанных и празднично отглаженных халатов - красно-коричневого байкового (зимнего) и болотного ситцевого (летнего) и, во-вторых, из парадного, на выход, одеяния, которое было представлено непомерной ширины брюками цвета хаки, серым свитером толстой вязки и мужского покроя рубашкой-размахайкой. С таким же пренебрежением, как к разнообразию своих туалетов, Сашенькина мама относилась и к достижениям аудио- и видеотехнологий, потому что в эпоху «домашних кинотеатров» и стереосистем, от оглушительного грохота которых с буфетных полочек падали стаканы и с потолков сыпалась штукатурка, Олимпиада Ахмедовна обладала, во-первых, допотопной, доперестроечной магнитолой «Романтик» (она варварски искажала звук «Полуденных сапёров», но, словно издеваясь над достижениями современной цивилизации, доносила в первозданном виде каденции «Севильского цирюльника») и, во-вторых, походившим на обувную коробку мелкокалиберным телевизором «Юность» с толстой радужной полосой посередине, которая непристойно уродовала кукольные мордашки и ещё более кукольные фигурки модных крашеных барышень и наносила непоправимый ущерб стильным, как говорила Сашенька, пижамным костюмам Адольфа Наглеева.