И таким милым, уютным и родным показался ему собственный дом, который издалека мигал ему тусклым огонечком, единственным среди ночного мрака. (Это в его спальне горел свет, который предусмотрительно не стали гасить до возвращения хозяина.) Ах, как хотелось поскорей нырнуть под его спасительную сень и наконец-то расслабиться, смыть с себя всю грязь сегодняшней ночи, ощутить под собой мягкое, пахнущее чистотой постельное белье и ни о чем не думать, не думать. Зевая, Егор преодолевал коридор за коридором, комнату за комнатой, в душе проклиная размеры своего дома и по дороге наполовину уже заснув.
Из-под двери в комнату Полины, как ни странно, пробивался свет. Может, заснула с горящей свечой? В покрывающемся пеленой сонного тумана Егоровом мозгу вяло шевельнулась мысль: «Надо потушить. А то до пожара недалеко». И совсем уже почти не соображая, что делает, он открыл дверь.
Полина стояла посреди комнаты, поставив ногу в стоящий на табуретке таз, и смывала с нее кровь. Горевшая перед ней свеча ясно освещала большую резаную рану. Увидев Егора, Полина резко отскочила в сторону, с грохотом уронив таз.
Егор без малейшего выражения посмотрел на нее, развернулся и вышел из комнаты, плотно затворив за собой дверь. Через секунду он вошел снова, посмотрел на нее каким-то убитым, потерянным взглядом и сказал одно только слово:
- Нет.
Надолго воцарилась тишина. Было слышно, как мотылек молотит крылышками по оконному стеклу. И в этой тишине оба почти физически ощутили, как накаляется атмосфера вокруг. Егора вдруг прошиб пот, ему стало трудно дышать, а Полину, напротив, стал бить сильнейший озноб, такой, что было слышно, как стучат ее зубы. Наконец, не выдержав пытки, она вскрикнула:
- Это была я. Это была я! Я все это сделала!
- Зачем? – Егор, для которого последний удар сегодняшней ночи оказался слишком силен, еле стоял на ногах, губы его побелели.
- Вы не понимаете! Вы ничего не знаете!
Как сумасшедший, Егор подскочил к ней:
- Ты меня обманывала!!
Она смотрела ему прямо в лицо, не отводя глаз:
- А что мне оставалось делать? Что было бы, если бы я сказала?
- Дрянь! – Не в силах контролировать себя, Егор ударил ее по лицу.
Полина отлетела к противоположной стене, разбив кувшин для умывания, стоявший возле кровати. Она вдруг как-то обмякла, осела, словно из нее сдули воздух.
- Ненавижу, ненавижу Вас. – Каждое слово давалось ей с неимоверным трудом. – Ну, бейте же! – Это уже был полустон, полухрип. – Ты трус, ты меня боишься!
Егор, не остывший еще от первого взрыва ярости, с силой ударил ее в грудь.
Но тут случилось невероятное. Ведьма легко вскочила, подпрыгнула и, превратившись в сороку, вылетела в трубу. Егор даже рта не успел раскрыть. На полу остались только лужицы крови да осколки кувшина. Егор, привыкший за свою жизнь ко многому, только хлопал глазами да пытался сообразить, было ли все на самом деле или же он просто спал.
Убеждая его в реальности происходящего, скрипнула дверь. В комнату протиснулась разбуженная шумом Стася.
- Вот, Егор Петрович, я ж Вам говорила, что это Полинка, а Вы не верили.
Егор только мрачно глянул на нее и ничего не сказал.
- А как же Вы ее упустили-то? – Стася рассматривала осколки. – Вы ее ударили? Ударили?
Егор онемел.
- Сколько раз Вы ее ударили, Егор Петрович? Один или два? Если ведьму ударить второй раз, к ней вернется прежняя сила. Надо только один раз ударить, Егор Петрович.
Егор посмотрел на нее с укором:
- Надо было раньше давать советы свои мудрые. А теперь уже поздно. Поздно…
И не слушая назойливой стасиной трескотни, Егор ушел к себе.
Первый день триумфа оказался для Егора не таким, как он себе представлял. Совсем не таким. Хотя со стороны все выглядело просто великолепно: с самого утра односельчане, в момент прознавшие о случившемся, толпами валили к нему – поздравляли, хвалили, благодарили, восхищались, удивлялись, завидовали. История быстро обросла невероятными подробностями. Говорили, что ведьм было, по крайней мере, штук пять, и что Егор всем им поотрубал головы, как Добрыня Змею Горынычу. Нашлись люди, собственными глазами видевшие ночью на улице собаку-оборотня. Если собрать воедино все ее описания, то портрет получался просто кошмарный: горящие красные глаза, огромные желтые клыки с капающей с них кровью, стальные когти, каждый размером с хорошую саблю. Величиной эта собака была, оказывается, не меньше коровы, и с каждым новым очевидцем все росла и росла. Все это было, пожалуй, хорошим признаком, ибо означало, что люди перестали страшиться реальной опасности, а переключили свою энергию на выдумывание опасностей мнимых. Деревня вздохнула с облегчением, жители перестали подозревать друг друга, на улицах снова стали слышны песни, бодрая громкая ругань и полный оптимизма пьяный мат.