Стол манил и отталкивал. Виктор Ильич впервые подумал о себе, как о наркомане. Он не просто знал, он был уверен, что погибнет, но не мог себя остановить. Ведь он не настолько глуп, чтобы отрицать сверхъестественное, творящееся со столом… и вокруг него… Кого? Стола? Или смотрителя? Виктор Ильич повязан со столом крепкими узлами. К сожалению, уже повязан. Он это чувствовал. Чувствовал ли подобное Саша? Он сел за этот стол, чтобы разгадать загадку, но не приблизился к ней до сих пор. Зато наваливались новые вопросы, и Виктор Ильич уже сомневался в готовности искать ответы на них. Всё как-то слишком… необычно. Смотритель попытался найти другое слово, но более подходящего не нашёл. Если бы он не поставил себе цель разобраться в самоубийстве Александра Клинова (таком очевидном для всех) и здесь бы сейчас работал другой смотритель, совершенно посторонний человек, произошло бы с ним то, что произошло с Виктором – храни Бог его душу! – Ильичом или стол продолжал бы стоять сиротой казанской ещё долгие годы, пока какая-нибудь бестолочь не села за него? Даже если бы за стол сел (чисто гипотетически) другой человек и взял бы в руку «Waterman», стало бы происходить хоть что-то? Случилась бы с ним «отключка»? А если бы случилась «отключка», продолжил бы он эксперимент? Скорее всего, этот человек свалил бы, не сдав дежурство.
Желание свалить сейчас преобладало и у Виктора Ильича. Потому и ноги сковало.
«А если всё-таки сбежать? Бежать без оглядки. И забыть про это всё!» – Виктор Ильич готов был поддаться шалой мысли. Но ведь кто-то… та же Надежда… найдёт недописанную рукопись нового романа и захочет дописать! Вполне вероятно, так и будет. Что же, что же придумать?.. Сжечь! Сжечь несчастные исписанные страницы, как сжигал их Саша Клинов… Стоп! Сжигал-то он готовые рукописи.
«А не готовые… Не горят?»
Хуже. Они, как Феникс – возрождаются из пепла! И где уверенность, что стол (для простоты возьмём за аксиому, что во всём виноват стол) даст сжечь рукопись? Может ли быть такое: стол скрутит его артритом, превратив в немощного калеку, и подожжёт вместо рукописи?
Виктор Ильич посмотрел на ноги, надеясь силой взгляда (если уж сила воли отказывает) сдвинуть себя с места, и увидел предмет, который отвечал на его вопрос. Здесь, за этим столом, может случиться всё, что угодно! Под ногами валялся перочинный ножичек. Не лежал, а именно валялся: такое складывалось впечатление. Его сюда не положили, не подкинули, он валялся здесь, будто после предолгого странствия в чужих мирах, облепленный невидимой пылью и грязью. И он сложен! Ножичек сам не сложился бы. Виктору Ильичу этого ли ни знать! Нужно приложить усилие, чтобы сложить ножичек.
И кто-то усилие приложил.
Что бы ни значило появление перочинного ножичка, Виктора Ильича бузиновый стол окончательно оттолкнул.
Смотритель был уверен, что вышел из кабинета-студии…
22
потому и ойкнул, напугав несмышлёныша. Но до чего ж удивительно, что малец увидел его! Небось, за последние лет двести внешний облик-то изрядно поистрепался. Да об этом ль толки вести. Малец-от ухнулся в щель! Надобно подсобить. Как в воду глядел Иоанн: не по умыслу и несмышлёныш, один-единственный и одинёшенек путь шествует правильно, хоть и не по потайному пути, а околицей: много тут ходов накопано. Сколько ждать пришлось! И тот аль малец? Эх, не о том думается! Подсобить пора.
А расселина за шестьсот лет практически не изменилась. Всё те же семь саженей в глубину по накатной, меньше фута в ширину, а в длину «улыбка» расселины доходила до аршина.
Душа мальчика едва не отделилась от тела, когда почва внезапно пропала под ногами. Дыханье спёрло, как при резком падении на «американских горках». Он попой приземлился на насыпь, и покатился в бездну. Куда дальше-то падать? К чёрту на сковородку что ли?