И снова вдохнул только когда оказался у лестницы.
Оглянулся на прикрытую дверь рабочих апартаментов Александра Клинова. Свет от торшера мягко струился через щель. Он не выключил освещение. Плохо. «Надо выключить», – подумал Виктор Ильич, но вместо этого чуть ли ни бегом спустился вниз.
Это не тактический приём отхода, это трусливое бегство. Трусость – гаденькое, признаться, чувство. Особенно, если признаться себе. Виктор Ильич не выпивал почти пять лет, но сейчас желание возникло настолько чёткое и чистое, что он не подумал сопротивляться.
«Подлодка» – единственный приличный бар города, который он знает. Маршрутку не пришлось ждать долго. Он сел спиной к водителю, оплатил проезд и, получая билет, заметил на тонированном окошке двери наклейку: «не хлопай!», чуть выше ещё одну: «место для удара головой». Тут его осенило. Он вспомнил, где видел фразу, которую написал.
– Тихони едут до конечной, – сказал он пустому салону.
– Где? – спросил водитель, услышав голос.
Виктор Ильич сконфуженно попросил высадить его на следующей остановке. Напиваться расхотелось.
В музей решил возвратиться пешком. Всё произошедшее казалось наваждением, надуманностью и невероятной глупостью. Безобидная ироничная картинка с воющим на луну волком, приклеенная над дверью одной из городских маршруток, однажды мимолетно вклинилась в мозг, вот такая петрушка!
– Я устал и всего лишь задремал, сев за стол, – уговаривал себя смотритель. И пока добирался до музея, успел поверить своим словам.
«Завтра понедельник. Надо выспаться», – решил Виктор Ильич, открывая дверь музея. У кого у кого, а у музея понедельник начинается во вторник. Очень кстати!
Спал отвратительно. Снившийся сон не дал покоя, но стоило пробудиться, как остатки сна растворились в солнечных лучах беспамятным облаком. Виктор Ильич ставил будильник, но, проснувшись, не отключил его... Просто созерцал потолок и ждал трезвона.
Будильник затрезвонил.
Смотритель заставил себя встать. Предстоит работа, которую он обычно выполнял за ночь. Прежде ночью работалось не в пример лучше, чем днём, и он надеялся, что одна ночь привычный график не изменит.
Комната Виктора Ильича находилась на цокольном этаже и представляла собой крохотную квартирку гостиничного типа. Спальня с окном-форточкой, кроватью, журнальным столиком и Библией на нём. Зал с тахтой, шкафом, трельяжем и двухъярусным компьютерным столом с телевизором (сверху) и ноутбуком (снизу). Третий блок жилища – гибрид кухни и прихожей с двумя дверьми, одна – в тесный санузел, другая – из квартирки.
Покончив с утренним моционом, Виктор Ильич долго всматривался в своё лицо. Пронзительные голубые глаза казались сейчас тусклыми, всклокоченные со сна волосы отказывались ложиться в причёску, носогубные складки походили на брылы питбуля. Тот ещё видок! Недовольно покачав головой, Виктор Ильич выпил пару таблеток от головной боли и покинул квартирку.
Проверил внешнюю сигнализацию. Заглянул в подсобку охраны, где находится пульт видеонаблюдения как за внешним периметром музея, так и за помещениями. Всё в порядке. И принялся за извечную борьбу с пылью, которую прервал накануне.
Когда дошла очередь до кабинета-студии, Виктор Ильич встал как вкопанный. «Может, нехай на неё, а?» – мелькнула трусливая мысль.
– Да что я, словно дитё малое! День на дворе! – возмутился Виктор Ильич и решительно вошёл в кабинет-студию.
Никакой мистики. Выключил торшер, прошёл вдоль этажерки и остановился, понимая, что боится посмотреть на стол Александра Клинова, человека, которого при жизни очень хорошо знал. А так уж хорошо? Смотритель заставил себя повернуться, к столу. Не для этого ли он сюда напросился смотрителем? Он должен побывать «в шкуре» писателя. Хотя бы просто посидеть за столом, проникнуться, так сказать.
Виктор Ильич боялся признаться, но стол влёк к себе. Он хотел сесть за него. Если бы его спросили, что побудило смотрителя музея сесть за экспонатный стол, он бы не нашёлся с ответом. Можно сказать, что следственный эксперимент, но это была бы неправда. Не вся правда. Виктор Ильич просто пока не знает всей правды. И он надеялся, что ключевым здесь является слово «пока».